— Тут не очень удобно, девушка, — недовольно сообщил он.

Гвен подавила смешок.

— Тут тоже не очень удобно. — Она постаралась сымитировать его акцент. — Мне пришлось три ночи сидеть в засаде, чтобы не пропустить твой визит в туалет. Я уж начала думать, что ты вообще сюда не ходишь.

Рычание.

Она вздохнула и прижала ладонь к двери, словно это могло успокоить его. Или позволить ей быть к нему ближе. Впервые за несколько дней они были так близко друг от друга, их разделяла только дверь.

— Я знаю, что это не очень приятно, но я не могла придумать другого способа заставить тебя выслушать меня. Из комнаты ты сбежал, что еще я могла придумать?

— Выпусти меня, и я выслушаю все, что ты захочешь мне рассказать, — быстро ответил горец.

Слишком быстро.

— Я на это не куплюсь, Друстан. — Гвен опустилась на каменный пол.

В мужских штанах можно было удобно скрестить ноги и привалиться спиной к стене. В последнее время она предпочитала надевать штаны и сорочку, потому что карабкаться в платье на выступ арки было крайне неудобно.

— Со сливками, как ты любишь, Гвен, — сказала Нелл, опуская рядом с ней поднос с кашей, сливками и персиками.

Из-за двери зарычали:

— Ты варишь ей овсянку?!

— Не твое дело, — спокойно ответила экономка.

— Прости, Друстан, — тихо добавила Гвен. — Но ты сам виноват. Если бы ты хоть раз согласился попить со мной кофе или позавтракать вместе и поговорить, мне бы не пришлось запирать тебя. Но время уходит, а мы еще ничего не прояснили. Сейчас Нелл уйдет, и здесь останемся только ты и я.

Тишина. Напряженная, долгая тишина.

— Чего ты от меня хочешь? — настороженно спросил Друстан.

— Хочу, чтобы ты меня выслушал. Я расскажу тебе все, что смогу вспомнить о том, что с нами происходило в будущем. Я много об этом думала и поняла, что ты наверняка дал мне понять, как заставить тебя вспомнить. Просто я, наверное, пропустила эту деталь.

Гвен услышала за дверью громкий вздох.

— Хорошо. На этот раз я тебя выслушаю.

Друстан сидел на полу, вытянув ноги, скрестив руки на груди и привалившись спиной к двери. Он прикрыл глаза и ждал, когда Гвен начнет рассказывать. И заставлял себя не злиться. Пришлось стиснуть зубы и признать, что настойчивости и решительности этой девчонке не занимать. Он привык к тому, что способен напугать любую девушку. Но пока Друстан бесновался и грохотал по двери, он словно видел, как Гвен стоит снаружи, скрестив руки на груди, притопывает ногой и спокойно ждет, пока он угомонится. Ждет несколько часов — горец знал, что на улице уже день.

Это внушало уважение. И, во имя Амергина, это было слишком умно для сумасшедшей девчонки.

Ты знаешь, что она не сумасшедшая, почему бы тебе просто этого не признать? Потому что если она не сумасшедшая, то говорит правду. И почему тебя это пугает?

Он не знал ответа. И не понимал, почему от одного ее присутствия превращается в идиота.

— Мне двадцать пять лет, — услышал Друстан из-за двери.

— Такая старая? — поддразнил он. — Моей невесте всего пятнадцать.

Гвен зарычала, и Друстан улыбнулся.

— В моей стране растление малолетних является уголовно наказуемым преступлением, — опасным тоном сообщила она.

Уголовно наказуемым? Еще одно не вполне понятное выражение.

— Это означает, что тебя посадили бы в тюрьму, — пояснила Гвен.

Он фыркнул.

— Зачем мне знать твой возраст? Это имеет какое-то значение?

— Когда ты услышишь полную версию событий, все станет ясно.