Он миновал Дворец и подождал на углу Дазалл-стрит, пока зажегся зеленый свет. Когда Барни переходил вместе с толпой улицу, порыв ветра сорвал у него с головы красивую шляпу. Менделл хотел ее поймать, но не успел. Шляпа полетела и ударилась о бедра красивой девушки, а потом покатилась дальше. Один прохожий, идущий навстречу Барни, попытался остановить ее. Другой, позади него, подобрал ее. Этот человек с невыразительным лицом автоматически стал отряхивать ее обшлагом, потом, охваченный страхом, вложил эту шляпу из коричневого велюра в протянутую руку Менделла и быстро удалился, поглядывая на свою запыленную ладонь. Позабыв о толпе, снующей вокруг него, Менделл в задумчивости остался стоять на тротуаре, глядя на свою шляпу. Часть ее подкладки, так же как и рукав пальто, была запачкана кровью. Но не кровь испугала прохожего, а две круглые и четкие дырочки от пуль.

Красный свет снова сменился зеленым, и сигналы машин заставили Барни вернуться на тротуар. Кровь на шляпе легко объяснима — это кровь Куртиса. Но чем объяснить эти две дырочки? Страх снова охватил Менделла. В кого стрелял убийца — в него или в Куртиса? Кого он хотел убить, этот человек, появившийся на пороге? У Менделла начали подгибаться колени, и он снова испытал те чувства, которые овладели им, когда он попытался одеть Вирджинию, мертвую, там, в отеле. Смерть — штука холодная, дикая и безжалостная. Сейчас ты можешь нежно любить, быть голодным, хотеть пить, а минуту спустя — ты уже лишь недвижимый труп.

Менделл проложил себе дорогу сквозь толпу служащих разных контор и оперся о серый гранит Сити-Хэлл. В кого же стрелял незнакомец? И, за исключением крика Куртиса, предупреждающего Барни, никто не произнес ни слова. Слышались лишь щелчок выключателя, когда погас свет, и звуки выстрелов. Видимо, две пули, сделавшие дырки в его шляпе, предназначались Куртису… Хотя Куртис сидел возле окна в самом конце комнаты…

Менделл посмотрел на окна отеля на другой стороне улицы. Позади одного из них находилась Галь, ждущая его, вероятно, в постели, как маленькая, ленивая кошечка. Или, может быть, она принимает ванну после дороги… Или прихорашивается, чтобы посильнее возбудить в нем желание…

Внезапно Менделл почувствовал себя измученным до смерти. Ему невозможно сейчас идти к Галь. Если она увидит кровь на его пальто и отверстия от пуль в шляпе, она задаст ему больше вопросов, чем полиция.

Барни закрыл глаза и попытался представить себе ее всю, но не смог. Ему только удалось вспомнить губы, красивые, податливые, задающие вопросы… «Кто был этот человек, Барни? Почему он стрелял в тебя? Что ты ему сделал?»

Менделл прислонился к граниту. Веки его глаз горели, а зрачки казались засыпанными песком. Губы Барни скривились, будто бы он собирался заплакать. Если он не сможет ответить на вопросы Галь, ему опять не повезет с ней. Только огонек гнева заблестит в ее глазах. Она не позволит ни поцеловать себя, ни обнять, она не будет заниматься с ним любовью. Ей будет страшно. Галь подумает, что прежние признаки расстройства нервной системы опять вернулись к нему и что он снова потерял голову.

Менделл ударил кулаком по граниту.

Как это несправедливо! Подобные вещи не должны происходить!

Глава 7

Утро подходило к концу, и становилось холоднее. Какой-то добрый самаритянин, проходя мимо, остановился около Менделла.

— Что случилось, старик? Что-нибудь не так?

Менделл открыл глаза и посмотрел на него.

— Ничего, ничего. Все в порядке, спасибо.

Он надел на голову шляпу, оторвался от стены и медленно побрел, сам не зная куда. Ему хотелось поговорить с Джоем Мерсером. Тот всегда был мозгом компании и мог бы подсказать ему, что делать.