— Тебе незачем сидеть тут каждую ночь, йа Сиди, — сказал он. — Эта женщина, Чирига, вполне может сама держать все в порядке. Тебе лучше было бы оставаться дома и заниматься более важными делами.

— Какими такими делами, Кмузу? — спросил я, выключая свет и выходя вслед за ним на тротуар… Я закрыл клуб и пошел было по Улице к большим восточным воротам, за которыми на бульваре аль-Джамаль стояла моя машина.

— У тебя есть важная работа, которую ты должен сделать для главы дома.

Он имел в виду Папу.

— Папа перебьется без меня еще немного, — сказал я. — Я все еще не отошел от пережитых испытаний.

Я ни в коем случае не хотел быть рэкетиром. Я не хотел быть шейхом Маридом Одраном аль-Амином. Я отчаянно хотел снова драться за жизнь, может, даже недоедать, но иметь удовольствие быть самим собой, а не становиться мишенью для прочих бандитов, замешанных в игре.

Но объяснить это Фридландер-Бею было просто невозможно. У него на все был готов ответ. Временами он отвечал взятками и вознаграждениями, иногда физическим воздействием. Это все равно что жаловаться Аллаху на песчаных блох. У Него в мыслях вещи поважнее.

Теплый ветерок нес с собой совершенно не сочетающиеся запахи: жареного мяса из столовых, пролитого пива, аромат садов, вонь блевотины. В конце квартала тощий от голода человек в длинной белой рубахе и белых хлопковых брюках поливал из шланга тротуар, смывая ночной мусор в канаву. Он беззубо ухмыльнулся нам и отвел струю в сторону, чтобы мы прошли.

— Шейх Марид, — хрипло сказал он. Я кивнул ему, уверенный, что никогда прежде его не видел.

Я чувствовал себя ужасно одиноким, хотя рядом со мной шел Кмузу. Иногда, поздней ночью, Будайин вгонял меня в тоску. Даже Улица, на которой всегда кто-то был, казалась пустынной, и наши шаги по брусчатке и плитам гулко отдавались в тишине. Из другого клуба в квартале от нас доносилась музыка, хриплые голоса издали казались мягче и печальнее. У меня в закрытом пластиковом стакане были остатки последней порции «Белой смерти», и я заглотил их единым духом. На вкус это была ледяная вода с лаймовым соком и легким привкусом джина. Я еще не был готов закончить свой вечер.

Когда мы подошли поближе к перекрытым аркой восточным воротам огражденного стеной квартала, меня вдруг охватила огромная, ждущая тишина. Я содрогнулся. Я не мог понять, что это — какой-то таинственный сигнал моего подсознания или это просто из-за того, что я слишком много выпил и сильно устал.

Я замер на месте, там, где тротуар сворачивал на Третью улицу. Кмузу тоже остановился и вопросительно посмотрел на меня. Яркие кроваво-красные неоновые зигзаги обрамляли голографическую рекламу одной из недорогих кафиристанских клиник, делающих бодимоделинг. Я бросил взгляд на голо, посмотрел на превращение пухленького, слабого сложения паренька в стройную, чувственную Девушку. Да здравствуют чудеса проекционной голографии и избирательной хирургии! Я поднял лицо к небу. Внезапно я осознал, что немногие дни отсрочки подходят к концу и что мне нужно приступать к следующей части своего плана. Конечно, я знал такое чувство и прежде. Много раз. Но сейчас дело было в другом. Нынешним вечером в моей крови не было запрещенных наркотиков.

— Господи, — пробормотал я, содрогнувшись от холода в этой пустынной ночи, и прислонился к зеркальному фасаду клиники.

— Что с тобой, йа Сиди! — спросил Кмузу.

Несколько мгновений я смотрел на него, радуясь тому, что он рядом. Я рассказал ему о том, что только что промелькнуло в моем потрясенном сознании.

— Это не было посланием звезд, йа Сиди.