Серина резко села в кровати, ловя ртом воздух. Где она? Холодный пот струйкой стекал по спине и вискам. Она вытерла лоб дрожащей рукой и глубоко вздохнула, зажмурив глаза.

Немного успокоившись, она снова открыла глаза и окинула боязливым взглядом холодную комнату: белые крашеные стены, убогая мебель, дощатый пол, облезлый коврик – вот и вся обстановка, если не считать кровати с продавленным матрасом и простынями, пахнущими плесенью.

И тут она вспомнила все и содрогнулась. Она пленница – у нее теперь нет ни имени, ни денег.

– Я богатая наследница, – проговорила она вслух и потерла руки, чтобы согреться. – У меня полный гардероб платьев, изящных туфелек, шляпок и драгоценностей, несколько экипажей – все, о чем только может мечтать настоящая леди. – Эти слова помогли ей отбросить прочь воспоминания о кошмарном сне, но тени прошлого не так легко оказалось прогнать.

Они часто ссорились. Эндрю и Хелен Хиллиард набрасывались друг на друга с таким остервенением и ненавистью, что в конце концов эти стычки свели мать в могилу. Нет, конечно же, она умерла от чахотки, но семейные ссоры здоровья ей не прибавили. Хелен Хиллиард таяла на глазах и умерла, проклиная ненавистного мужа.

Серина до сих пор не могла понять, кого из них она любила больше, если вообще любила. Порой ей казалось, что она ненавидит их за бесконечные перепалки и драки, но в глубине души продолжала любить – ведь они были ее родителями. И ее сердце разрывалось от горя, когда она металась от одного к другому или когда они старались вырвать ее друг у друга, как разъяренные собаки кость.

«Господи, как я устала от всего этого», – подумала она, проводя рукой по глазам. Все кончено. Больше не будет ни криков, ни ссор – они оба в могиле. Отец умер три дня назад (или больше?), а мать – уже пять лет. Может, теперь они ссорятся там, в царстве теней, – кто знает? Серина невольно вздрогнула и беззвучно заплакала. Слезы потекли по ее щекам, и она зажала рот рукой, сдерживая рыдания. Надо раз и навсегда стереть из памяти то время.

В камине осталась только зола и горстка углей. Она разожжет огонь, но сначала оденется.

Сырые простыни – плохая защита от холода, но все же лучше, чем ничего. Она принялась рассматривать грязные мятые тряпки, бывшие совсем недавно элегантным бархатным платьем. Что ж, другого платья у нее нет.

Она поморщилась, наливая ледяную воду из кувшина в миску. Мыла нет, но холод освежит ее и прояснит разум. Нога все еще болит, но синяк посветлел и рана затянулась. Она смыла грязь с ног и рук, а волосы скрепила гребнем на затылке.

Утреннее омовение отнюдь не улучшило ее настроения, теперь ее мучил голод. Страшная тайна гнетет ее. Уж лучше умереть, чем жить с таким бременем на душе. Да еще и быть пленницей какогото бродяги.

Кажется, стоит ей вздохнуть поглубже, и боль захлестнет ее с такой силой, что сердце разорвется. Ей страшно даже подумать о будущем. Придется мириться с настоящим.

Серина оделась, стараясь по возможности отчистить пятна и разгладить складки. Не то чтобы ей это удалось, но, поглаживая мягкий бархат, она немного успокоилась.

Закончив одеваться, она занялась камином, вспоминая действия своего тюремщика: сначала наломать лучинок, потом щепочек и только после этого положить дрова. Дома огонь разжигали слуги, и она не обращала внимания на их действия.

Замерзшие пальцы не повиновались ей, пока она возилась с трутницей. «Какая же я неумеха, – думала она. – Кроме иголки и кисточки, ничего в руках не держала». У нее были способности к рисованию, но Ник наверняка презрительно фыркнет, если об этом узнает. Он скажет, что живопись – бесполезное занятие и годится только на то, чтобы убить время.