В этом месте услужливое воображение подбросило картинку, от которой Хит едва не зарычал на манер Малыша: широкоплечий красавчик с безвольным дамским подбородком склоняется над обнаженной Дженной в постели, она обвивает его шею руками, они начинают целоваться…

Потом Хит его убьет. Разыщет и убьет. Ох, в недобрый час поселил его Джимми Спенсер в дом Дженны Фарроуз.

С этими невеселыми мыслями Хит подошел к окну комнаты Дженны, небрежно взялся одной рукой за карниз, подбросил собственное тело, оказался вровень с подоконником…

И едва не сверзился на землю со всей дури.

Красавица с изумрудными глазами, Снежная Королева, холодная и неприступная Дженна Фарроуз сидела на краю собственной постели, обняв подушку, и рыдала настоящими слезами. Они текли из изумрудных очей градом, так что сами очи выглядели уже чуть менее изумрудными. Еще распух и покраснел точеный носик, спутанные волосы упали на зареванное лицо, и обалдевший Хит некстати вспомнил Дженну утреннюю, заспанную, похожую на девчонку-школьницу. Вспомнил – и подивился: они знакомы всего ничего, а у них уже столько общих воспоминаний, столько… одним словом, такое ощущение, будто они прожили вместе целую жизнь. В хорошем смысле. То есть… ну… в общем…

И опять-таки совершенно машинально он перемахнул через подоконник и оказался перед ней на коленях, схватил за руки.

– Джен, ты чего? Почему ты плачешь? Устала? Обиделась? Джен!

– Отста-а-ань!

– Ну не плачь, пожалуйста!

И как-то так вышло, что через некоторое время Хит Бартон, вернее, остатки его здравого смысла осознали, что он целует Дженну Фарроуз, а она отвечает, и соленые слезы почему-то кажутся сладкими на вкус.

Джим Спенсер побродил вокруг бассейна. Поиграл с собаками. Допил свое пиво. Потом нерешительно покосился в сторону дома, преувеличенно бодро взглянул на часы и сообщил самому себе:

– Ого! Рабочий день скоро кончится, а я все еще здесь! Пожалуй, мне пора. Хит, до скорого. Мисс Фарроуз… Дженна, спасибо за пиво. Был рад знакомству. Пока-пока.

Джим Спенсер осторожно прикрыл за собой калитку, уселся в машину и только здесь позволил себе улыбнуться и даже подмигнуть собственному отражению в зеркале.

За окном громыхнуло не на шутку, резко потемнело, потом в окно ворвался порыв свежего воздуха, пахнущего океаном. Начиналась гроза – но даже если бы начинался Армагеддон, эти двое ничего не заметили бы.

Они лежали на смятой постели и целовались. Ничего больше. Однако вряд ли нашлись бы в это мгновение на земле любовники, сплетенные теснее.

Хит держался из последних сил, сердце стучало оглушительно и страшно, тело плавилось от желания, аж ноги судорогой сводило. Слишком мало на Дженне было одежды, запоздало думал Хит…

Дженна ничего не видела и не слышала. Гроза ли, солнце – ей было все равно. Весь мир стремительно свернулся вокруг нее в спираль и превратился в Хита Бартона. Кольцо его рук, тяжесть его тела, огонь его губ – вот и все, что нужно для того, чтобы жить.

Если бы прямо сейчас он взял ее, она бы почти не почувствовала разницы. Разве можно быть еще ближе, еще теснее…

Кожа вплавилась в кожу, кровь слилась с кровью, сердце стучит в два раза громче и чаще, потому что это два сердца. Два тела – одно, две души – одно. И впервые в жизни ей не страшно, потому что теперь она – целая. И не одиноко, потому что они двое стали – одно.

Где-то на краю затухающего сознания рушились странные, прекрасные и абсолютно безжизненные замки изо льда и стали, замки ее прошлой жизни, пустой и холодной, прекрасной и безжизненной.