– Не сейчас, Дэвид, – сказала Сильвия, зная антипатию подруги к спиртному. – Может быть, позже, когда…

– Почему же, с удовольствием. Благодарю вас, – поспешно возразила Люси, пока лакей не успел отойти.

Она взяла высокий хрустальный бокал и медленно выпила искрящийся напиток, чувствуя на себе изумленный взгляд Сильвии.

Колкие пузырьки газа начали пощипывать в носу, в то время как по желудку распространилось живительное тепло, которое, к сожалению, не могло согреть душу Люси.

– Видишь ли, Сильвия, – гордо заявила она, ставя на поднос опустевший бокал, – мне не нужен мистер Клермонт, чтобы оберегать меня. В случае чего сегодня меня защитит мой отец. А когда мы вместе, нам больше никто не нужен.

Сильвия озадаченно наблюдала, как ее подруга решительно направилась к группе мужчин в мундирах, подобострастно прислушивающихся к каждому слову адмирала, чья широкоплечая фигура величественно высилась в центре кружка. И хотя несколько раз молодые люди приглашали ее присоединиться к танцующим, она отклоняла их предложения.

На самодовольном лице адмирала промелькнуло выражение досады, когда дочь обратилась к нему с просьбой потанцевать с ней. Но Люси не желала ничего замечать, пока он, пересилив себя, не предложил ей руку. У каждого из них были свои причины, заставившие их двинуться рука об руку в круг танцующих: Сэру Сноу не хотелось выглядеть перед своими почитателями глубоким стариком. Что касается Люси, то для нее танец с отцом представлялся той соломинкой, за которую схватилась ее попранная гордость.

Горящим от гнева взором он пристально следил за ними, сжимая кулаки. Но даже в эту минуту он не мог не признать, что от танцующей пары исходило чарующее обаяние. Легкая хромота адмирала придавала трагическое достоинство его царственной манере держаться. В своем парадном мундире с наградами на широкой груди он напоминал престарелого короля, вернувшегося из славного крестового похода. Когда-то Морис идеализировал таких героев и готов был пожертвовать чем угодно, лишь бы оказаться в их обществе.

Как будто находясь во власти такого же благоговейного восхищения, Люси приподнялась на цыпочки и бережно поправила одну из медалей отца.

Адмирал раздраженно оттолкнул ее руку. Он что-то проговорил растерянной дочери и резко оборвал танец. Бесцеремонно оставив ее, он величаво покинул зал, задержавшись только для того, чтобы коротко извиниться перед леди и лордом Хауэлл. Даже гордо вздернутый подбородок Люси не мог скрыть боль в ее глазах, когда отец отверг ее общество.

Морис хотел было последовать за адмиралом, но передумал. Он достаточно долго находился в Ионии, чтобы знать, куда направился этот самовлюбленный человек.

Он снова перевел взгляд на Люси. В качестве маскарадного костюма она выбрала классическую греческую тунику из белого шелка и полумаску из того же материала. Широкая золотая лента удерживала собранные назад тяжелые серебристо-пепельные волосы. Хотя Мориса отделяла от нее стеклянная дверь, он отчетливо видел ее грустное лицо.

«Бедная моя греческая богиня, – думал он, любуясь ее утонченной красотой, – ты бродишь, как чужая, в этом мире роскоши и самозабвенного веселья. Этот мир чужд и мне – сейчас точно так же, как в юности, когда я мог только мельком увидеть его манящие огни через высокие окна парадных комнат в богатых особняках. Он всегда казался мне таким же прекрасным и недостижимым, как таинственный блеск далекой звезды, плывущей высоко в небе, гораздо выше пропитанных копотью облаков. Таким же величественным, как бескрайний простор океана, о котором я мечтал. Таким же невероятным, как сами небеса или любовь девушки, подобной тебе.

И вот ты сама отважно призналась мне в любви, а я… чем я заплатил тебе за твое откровение? Я один виноват в том, что на твоем прекрасном лице лежит тень невыразимой грусти.