До него донеслось шуршание одежды по траве и скрип шагов по песку. Ему не хотелось оборачиваться, чтобы узнать, кто нарушил его покой.

Аромат розы, запах духов выдали Маргерит прежде, чем Чарлз ее увидел. Сердце у него забилось, и он встал, отбросил палку и повернулся к ней. Она была намного ниже его, и он возвышался над ней как скала.

— Что тебе нужно, Маргерит? Ты пришла меня мучить? Ее янтарные глаза потемнели, в них не было улыбки.

— Мучить тебя? Зачем мне тебя мучить?

Он прижал ее к себе, чувствуя податливую мягкость груди, и коснулся губами ее шеи.

— Боже, неужели ты не видишь, Маргерит? Неужели не замечаешь моего отчаяния? — простонал Чарлз, все крепче сжимая ее в объятиях, пока она не почувствовала, как напряжено его тело и как громко стучит сердце.

Он покрывал ее шею неистовыми поцелуями, не обращая внимания на сопротивление. Он схватил ее руки и с силой сжал их, желая показать, что больше не потерпит отказа.

Она ахнула и в изумлении взглянула на него широко раскрытыми глазами:

— Чарлз!

Он продолжал целовать ее, заставив раскрыть губы, и проник языком в теплую мягкость ее рта. Она слабо застонала и обмякла в его объятиях. Чарлз отпустил ее руки.

Он не в силах был остановиться и ласкал ее нежную грудь, небрежно прикрытую косынкой. Он думал только о том, как бы сорвать с нее одежду, ощутить ее теплую атласную кожу, наслаждаться ею… Но он не сделал этого.

Он впитывал медовую сладость ее рта и не замечал, что остается без ответа. Он мог бы сейчас бросить ее на траву и овладеть ею, чтобы утолить неистовую жажду обладания. Тело одержит победу, и все кончится. Он будет свободен.

Маргерит с силой ударила его по лицу. Но это только подстегнуло его. Она ударила снова. Он медленно отстранился и посмотрел на ее раскрасневшиеся щеки и глаза, потемневшие от гнева. Кокетливая шляпка сползла на спину, и голубые ленты сжимали ей горло. Волосы растрепались, губы припухли. Ему потребовалось все его самообладание, чтобы смириться с ее отказом.

— О Боже! — только и смог прошептать он.

— Что ты делаешь, Чарлз? Сейчас же отпусти меня!

Чарлз глубоко вздохнул и разжал руки, судорожно сжимавшие ее плечи. Его руки опустились, словно налитые свинцом. Она посмотрела на него из-под опущенных ресниц.

— В самом деле, Чарлз! Это ужасно. — Она поправила лиф и косынку и резким движением натянула на голову шляпку. — Ты не собираешься извиниться?

Он глубоко вздохнул и сложил руки на груди. Ошеломленный, он молча смотрел на нее, ощущая на губах вкус ее губ.

— Нет. Я ни о чем не сожалею. Я давно хотел поцеловать тебя, и ты, конечно, знала об этом.

Она, взмахнув широкой пышной юбкой, повернулась, чтобы уйти.

— Ты напрасно тратишь время, — бросила она через плечо.

— Не так уж ты и равнодушна ко мне, Маргерит.

Он ожидал, что она оскорбится и уйдет, но она, обернувшись, остановилась. Его тело терзала боль неутоленного желания, хотелось громко кричать от ярости или швырнуть что-нибудь в реку. Может быть, ее. Или себя. Он опустился на камень, а она стояла и молча смотрела на него.

— Помнишь, Маргерит? Там, на севере, мы играли на берегу реки. Каждый год мы открывали для себя что-то новое: осенью к морю плыли красные листья, весной головастики, зимой из сухого тростника можно было плести венки. Помнишь? Однажды на Рождество ты сплела венок и украсила его ветками остролиста. Мы обещали хранить верность друг другу, Маргерит. До сих пор я помню запах крови, которую мы смешали. Мне не хотелось, чтобы моя ранка зажила, потому что она напоминала о священной клятве.