|
Это ее мороки, и она уже не собирается бороться с ними. Пусть открывается ход в страшную навь, закрытый когда-то смелыми предками. Пусть выходят на волю все силы тьмы, пусть бесится река Смородина, рождая из своих недр Морену-Смерть, и жестокого Чернобога и даже самого Кощея… Она, Юлия, спасет свою любовь. Любовь, которую когда-то однажды уже предала, едва не потеряв окончательно!
— На! Держи! Она даже с какой-то радостью избавления швырнула в Марка прогнившей фигуркой, обжигавшей ей руки. Но ее радости не суждено было быть долгой. С невыразимой тоской и ужасом запоздавшего прозрения она увидела, как Марк, схвативший Белеса одной рукой, отвратительно хохочет, словно пьяный в хлам клоун. И вовсе не собирается в свою очередь отдавать нож, все еще зажатый в другой руке! — А теперь, — сказал он, прекратив смеяться. — Теперь — ты станешь ангелом. — Нет… — Ты будешь со мной, так, как мы и договаривались, как ты обещала мне! — Нет! — Нет?! — Никогда, ясно?! — Ну, что ж… Дело твое. При этих словах Марк сделал легкое, почти неуловимое движение, и нож с отблесками пламени на лезвии плавно погрузился в раскаленную лаву пропасти под мостом. А волк, кинувшийся на юношу молнией в порыве разорвать в клочья, поймал зубами лишь пустое место. В это время смертельно-черная тень накрыла все непроницаемым мраком — в воздухе над беснующейся рекой повис хохочущий рыжеволосый демон. Юлия никогда не думала, что гнев и отчаяние способны окрылять. Давать силы. Поднимать в воздух. Но именно так и произошло. Мрак померк, растворенный в лазурном сиянии ангельских крыльев. Тень и свет сошлись над огненной рекой в смертельной непримиримой схватке, глаза-хамелеоны, встретившись друг с другом, блеснули изумрудными искрами. В одних была ненависть. В других — любовь. Белые крылья всего лишь раз прикоснулись сиянием к черноте других, и вот — маленькая, невзрачная фигурка, выскользнув из руки демона, тонет в огне реки, сотворенной ею же. А через мгновение на горячие доски качающегося моста упали юноша и девушка. — Ну и пусть! Плевать! Теперь я с тобой… я счастлива, и мне больше ничего не нужно… — шепчет Юлия, обнимая за шею подбежавшего к ней белого волка. Марк лежит, скорчившись, на обжигающих досках. Он дрожит и трясется, словно в агонии, и нельзя оторваться от этого зрелища, разрывающего душу напополам. Это зрелище заставляет ее повиснуть, беспомощную и парализованную, между состраданием и омерзением. Но вот он успокаивается, перестает дрожать, медленно поднимает голову. Его лицо абсолютно белое, с такими вдруг четко вылепленными чертами — словно гипсовая копия греческих статуй в античном музее. Такое прекрасное в ореоле каштановых волос, и глаза — яркие, словно звезды. Он встает, медленно, трудно, пошатываясь, поднимается на ноги, гордо вскидывает голову… — Ну, что? — говорит он девушке, обнимающей волка. — Теперь мы оба люди — ты этого ведь всегда хотела! Мы люди, а он — животное. Волк встал в стойку для прыжка. — Иван! Нет!!! Нет, пожалуйста! Но он не успел прыгнуть. Острая, как игла в движении, серо-палевая волчица промчалась по мосту стремительнее воспоминаний перед смертью. Словно взлетев от земли, она вонзилась белоснежными клыками в живот рыжеголовому юноше с такой силой, что оба упали, провалившись сквозь веревочные перила вниз, туда, где вздымала огненные волны река смерти. — Все хорошо… все будет хорошо… я люблю тебя… Рыдания, вырвавшиеся из груди, помешали ей договорить. Юлия задохнулась на миг и потом уже, пряча лицо в густой теплой шерсти, пахнущей так знакомо, только шептала чуть слышно, на одной безнадежной ноте: — …люблю… все будет хорошо… люблю тебя… ты веришь… люблю… Она ничего не слышала, кроме своего шепота. |
