– Насколько понимаю, вы оставили принцессу одну в годовщину смерти ее отца впервые за восемнадцать лет, верно?

Она покачала головой.

– Нет. Боюсь, в такие дни скорбь Марии-Терезы до того возрастает, что становится для нее чрезмерной, непереносимой. Тогда она уже не может успокоиться и доводит себя до болезни. И единственным спасением для нее остается сон.

Другими словами, леди Жизель пресекала истерики принцессы лауданумом.

Теперь она сидела прямо, сплетя пальцы на коленях, как олицетворение спокойствия и удовлетворения от выполненного долга – Святой Людовик, а не женщина. Леди Жизель добавила:

– Мария-Тереза поручила мне встретиться с Пельтаном и расспросить его, раз уж она сама оказалась не в состоянии. Я лишь повиновалась.

– Что вам удалось выспросить?

– Почти ничего. Он сильно рассердился, когда понял цель моего визита, и наотрез отказался затрагивать тему прошлого. Поэтому мы ушли.

– Мы?

В ее голос вкралась нотка раздражения.

– Вы же не думаете, что я наведалась к мужчине в одиночку? Мой кузен по материнской линии, шевалье д’Армиц, любезно согласился меня сопроводить. – Голова снова изящно склонилась к плечу, и гладкий лоб недоуменно наморщился. – Почему вы задаете мне эти вопросы?

– Потому что вы и ваш кузен были одними из последних, кто видел Дамиона Пельтана живым. Что он делал, когда вы уходили?

Леди Жизель пожала плечами.

– Стоял на тротуаре возле гостиницы и смотрел в ночное небо. Я же сказала, наш разговор вывел его из себя. Возможно, он пытался успокоиться, прежде чем вернуться вовнутрь.

– Вы еще кого-нибудь видели, пока там были?

– Перекинулись парой слов со слугой при кофейне, если вам это интересно. Но больше никого не припомню.

– А ваш кузен, шевалье д’Армиц? Возможно, он кого-то заметил. Нельзя ли мне с ним поговорить?

– Сожалею, но сейчас его нет в Лондоне.

– Досадно, – нахмурился Себастьян.

– Да. Это все?

– Расскажите мне о вашем кузене.

Она тихонько вздохнула.

– Что вас интересует?

– Он долго прожил в Англии?

– Большую часть своей жизни.

– Он молод?

– Да, ему всего двадцать. – Она взглянула на часики, украшавшие ее платье. Себастьян злоупотребил гостеприимством, и леди Жизель не постеснялась дать ему это понять. Она поднялась на ноги. – Боюсь, теперь вам придется меня извинить, милорд. Мы собираемся завтра с утра отправиться в Хартвелл-Хаус, а Мария-Тереза изъявила желание предпринять еще одну вылазку на Бонд-стрит.

Себастьян тоже встал, держа в руке шляпу.

– Тогда поспешите, – сказал он. – Кажется, дождь собирается.

– Надеюсь, до полуночи прояснится, – грустно улыбнулась леди Жизель. – Этим вечером в часовне состоится закрытая служба, на которой я непременно должна присутствовать.

Он вглядывался в ее мягкое лицо с тонкими чертами. Прелестная женщина, все еще достаточно молодая, чтобы родить ребенка, и с достаточным приданым, чтобы привлечь женихов, если пожелает. Вместо этого она посвятила свою жизнь поддержке ущербной принцессы, которую даже доброжелательные люди считали заносчивой и раздражительной, а менее снисходительные – полусумасшедшей.

Трудно было удержаться от вопроса:

– Почему вы все это время оставались с Марией-Терезой?

– Потому что я ей нужна, – просто сказала леди Жизель. – Когда восемнадцать лет назад ее освободили из тюрьмы, я пообещала, что останусь при ней, пока Бурбоны не вернутся на предназначенное им место, на престол Франции. И держу слово.

– А если реставрация Бурбонов никогда не состоится?

Она взглянула на него с непреклонной убежденностью Жанны д’Арк или инквизиторов, сжигавших ведьм на костре.