— Энди Келп звонил.

— Он поставил телефон с автоответчиком.

— И просил позвонить ему завтра утром, — сказала Мэй.

— Даже не знаю, хочу ли я постоянно общаться с машиной. — Он закрутил пакет, завязал его и положил на столик, взял часы и нажал на кнопку. Розовые светодиодные цифры показали 6:10:42:08. Он повертел часы, и снова нажал: 6:10:42:08.

— Хм, — сказал он.

— Я бы сказала, довольно зависимый, — сказала Мэй.

Дортмундер зевнул. Положил часы и сказал:

— Разберусь с ними утром.

— Я имела в виду, — сказала Мэй, — никого нельзя назвать полностью независимым.

6

Малкольм Закари обожал свою работу, работу агента ФБР. Когда он вышел из машины, то захлопнул дверь не как обычный смертный, а как фэбээровец: шаг, поворот, хлопок, плавное движение, напряжение мышц, твердое и решительное, изящное на каждом этапе его мужественного пути. Малкольм Закари вышел из авто как истинный агент ФБР, выпил кофе как настоящий сотрудник ФБР и спокойно сидел, как и полагается фэбээровцу. Прекрасное чувство; оно развивало его самосознание, доставляя физическое удовольствие. Это как внезапно заметить себя по кабельному ТВ в витрине магазина. Оно сопровождало его в течение всей жизни, везде и во всем, чтобы он он делал. Мужчина чистил зубы как агент ФБР — плечи прямые, локоть поднят высоко и скользит влево и вправо, тчик-тчик, тчик-тчик. Он занимался любовью как агент ФБР — лодыжки вместе, опираясь на локти, гм-фу, гм-фу.

Он, Малкольм Закари, как настоящий фэбээровец, задал вопрос подозреваемому, который в текущей ситуации повел себя совершенно непредсказуемо. Закари не мог припомнить ни одного подозреваемого, кто сознался бы так быстро как Георгиос Скукакис и ни одного, кто бы так быстро перестал давать показания. Одно заявление — «ФБР, г-н Скукакис. Агент Закари» — и подозреваемый «открыл огонь» словно десантное судно: «Признаюсь! Это сделал я!». Но затем последовал следующий вопрос — «Нам нужны имена ваших сообщников» — и десантный корабль сразу же прекратил атаку и застыл на месте.

Закари понятия не имел, что пошло не так, его понимание людей отставало от его самосознания. Он не знал, насколько хрупок и неустойчив был самообман Георгиоса Скукакиса, который он, Закари, разрушил одним только своим появлением. Не догадывался он и том шквале эмоций, который захлестнул бедного человека сразу после того как он выпалил свое признание: унижение, презрение к самому себе, сожаление, ужас, отчаяние, осознание того, что сейчас, он раз и навсегда все разрушил и нет надежды, что когда-нибудь ему удастся исправить допущенную ошибку.

— Нам нужны имена ваших сообщников.

Бац! И мгновенное покаяние. Георгиос Скукакис навсегда погубил сам себя, но честь еще можно спасти. Он не предаст своих товарищей. Закари может впивать бамбуковые иглы под ногти Скукакиса, класть горящие угли между пальцами ног — конечно же, это не те методы, которыми работает ФБР, но гипотетически возможно — но Георгиос Скукакис не выдаст своих сообщников. Очень редко выпадает человеку шанс исправить свой промах так быстро как в случае Георгиоса Скукакиса.

Об этом Закари естественно не знал. Он знал лишь то, что «панцирь» Скукакиса дал «трещину» при первом же ударе. Закари стоял, держал в правой руке шариковую ручку, в левой — блокнот (именно так как и полагается настоящему фэбээровцу) и ждал ответ на свой первый вопрос, еще не зная, что тот так и не последует.

— Ну? — подтолкнул он к ответу подозреваемого.