К вечеру он понял, что нельзя подвергать своих спутников столь нечеловеческим испытаниям, и они остановились в придорожной таверне. Его люди улеглись на глиняный пол, завернувшись в плащи, и мгновенно заснули, но Эдмунд с покрасневшими от бессонницы глазами, покрытый дорожной пылью, метался по двору, ожидая, пока погаснут звезды, чтобы возобновить погоню. Он проспал минут двадцать на скамье у стены таверны, но тут же вскочил, виновато оглядываясь, словно сон каким-то образом отвлекал его от священной миссии благородного отмщения. Он должен кровью смыть позор и бесчестье, а до тех пор не видеть ему ни сна, ни отдыха.

В полдень стало известно, что отряд де Жерве остановился прошлой ночью в Аррасе, у местного барона. Эдмунд уже чуял запах добычи. И когда вечером они добрались до равнины вблизи Бетюна, он увидел раскинутый у реки лагерь: россыпь шатров, над которыми развевалось знамя с драконом де Жерве.

Последние двое суток Эдмунд не думал ни о чем, кроме того момента, когда встретится с человеком, предавшим его, разбившим узы многолетней дружбы, наставившим ему рога, выдавшим своего ублюдка за его дитя. Теперь же остановился на вершине холма, глядя вниз, на равнину и чужой лагерь. Никто из спутников понятия не имел, почему он преследует Гая де Жерве с такой безумной скоростью, но вызов нельзя бросить с глазу на глаз. Можно ли сделать это, не выдав постыдной правды? Правды, которую, если это только возможно, он сохранит в душе?

В душистом вечернем воздухе разливались соблазнительные ароматы жареного мяса. Но лорд де Жерве, ни на что не обращая внимания, погруженный в невеселые мысли, прогуливался у реки, лишь изредка отмахиваясь от комаров. Он видел спускавшихся с холма всадников, но закатное солнце било в глаза, и разглядеть герб на знамени оказалось невозможно. Впрочем, отряд был совсем небольшим, если только за ним не идет целое войско. Если это просто путешественники, следует оказать им гостеприимство; предложить ужин и защиту его часовых.

Гай недовольно поморщился. Последние дни он предпочитал одиночество, избегая даже своих рыцарей. И совсем не спешил в Кале, пытаясь оттянуть окончательную разлуку с Магдаленой и дочерью, которые останутся во Франции, если только Джон Гонт не призовет их домой.

Но даже возвращение любимых не принесет ничего, кроме сердечной боли. Вряд ли он снова способен вынести страдания, постигшие его при известии о приезде Эдмунда, держаться на расстоянии от Магдалены, изображая суровость и равнодушие. Когда Магдалена была еще ребенком, они были близки, маленькая девочка и снисходительный опекун, но с тех пор она стала прекрасной юной женщиной, и он еще тоже не стар, а на всякую фамильярность окружающие посмотрят косо. Так что же остается? Сухие, официальные отношения? Уж лучше не видеться вообще!

Он остановился и повернул к лагерю, навстречу гостям. Как только он вернется, попросит у герцогини Констанцы руки леди Мод Уайзфорд, если только та еще не обручена. Он заронит свое семя в ее лоно, ночь за ночью станет брать покорное, тупое, жирное тело и постарается забыть трепетное, чарующее существо и сладостную чувственность, лукаво приоткрытые красные губы, темнеющие от страсти серые глаза, густые соболиные волосы, переливчатыми волнами спадающие до колен. И постарается загнать в самый дальний угол души воспоминания о сероглазой малышке с пухлыми кулачками, которую держал в момент рождения.