– Какой смысл закатывать сцену? Я считал, что все быстро кончится и вы ничего не узнаете. Ведь ни она, ни я не любим друг друга. Любовь – вот единственная опасность, Фортнум.

– Я любил.

– Вы же получили бы ее обратно. И никогда бы ничего не узнали.

– Когда же это началось, Пларр?

– Когда я во второй раз ее встретил. У Грубера. И подарил ей солнечные очки.

– Куда вы ее повели? Назад к мамаше Санчес?

Эти настойчивые вопросы напомнили доктору Пларру, как пальцами выжимают из нарыва гной.

– Я повел ее к себе домой. Пригласил на чашку кофе, но она отлично понимала, что я под этим подразумеваю. Если бы не я, рано или поздно был бы кто-нибудь другой. Ее и мой швейцар знал.

– Слава богу, – сказал Фортнум.

– Почему?

– Нашел бутылку. Ничего не пролилось.

Было слышно, как Фортнум пьет. Доктор Пларр заметил:

– Лучше бы вы оставили немножко на тот случай…

– Я знаю, вы считаете меня трусом, но теперь я не очень-то боюсь умереть. Это куда легче, чем вернуться назад в поместье и дожидаться, когда у нее родится похожий на вас ребенок.

– Я этого не хотел, – повторил доктор Пларр. Злости больше не было, и защищаться он уже не мог. – Никогда ничего не выходит так, как хочется. Они же не собирались вас похитить. А я не собирался иметь ребенка. Можно подумать, что где-то сидит большой шутник, которому нравится из всего устраивать ералаш. Может, у темной стороны господа бога такое чувство юмора.

– У какой еще темной стороны?

– Это сумасшедшая выдумка Леона. Вот что вам следовало бы услышать, а вовсе не то, что вы услышали.

– Я не собирался подслушивать, просто хотел слезть с этого проклятого ящика и побыть с вами. Мне было тоскливо, а ваши наркотики больше не действуют. Я уже почти добрался до двери, когда услышал, как священник говорит, что вы ревнуете. Ревнует, подумал я, к кому же он ревнует? А потом услышал и вернулся на этот чертов ящик.

Однажды в дальней деревне доктору Пларру пришлось сделать срочную операцию, которой он делать еще не умел. Перед ним был выбор – пойти на риск или предоставить женщине умереть. Потом он испытывал такую же усталость, какую чувствовал теперь, а женщина все равно умерла. В изнеможении он опустился на пол. И подумал: я сказал все, что мог. Что еще я могу сказать? А женщина умирала долго – или так ему тогда показалось.

Фортнум сказал:

– Подумать только, я ведь написал Кларе, что вы будете присматривать за ней и за ребенком.

– Знаю.

– Откуда, черт возьми, вы можете это знать?

– Не только вы один здесь слушаете то, что не надо. И тут вмешался шутник. Я слышал, как вы диктовали Леону. Это меня разозлило.

– Разозлило? Почему?

– Наверно, Леон был прав – я и в самом деле ревную.

– Кого?

– Еще одна забавная неразбериха, а?

Он услышал, что Чарли Фортнум снова пьет.

– Даже вашей нормы вам не хватит на целую вечность, – сказал доктор Пларр.

– Вечность мне и не грозит. Почему я не могу вас ненавидеть, Пларр? Неужели из-за виски? Но я еще не пьян.

– Может, вы и пьяны. Немножко.

– Это ужасно, Пларр, но ведь мне больше не на кого их оставить. Хэмфрису я не доверяю…

– Если хотите уснуть, я сделаю вам укол морфия.

– Лучше не спать. Мне еще о многом надо подумать, а времени мало. Дайте мне побыть одному. Пора к этому привыкать, правда?

4

Доктору Пларру казалось, что их оставили совершенно одних.