– «…ради того, кто взял на себя грехи всего мира, да дарует он им вечный покой».

Отец Ривас начал: «Domine, non sum dignus» [владыка, я недостоин (лат.)]. Ему вторил только голос Марты. Доктор Пларр оглянулся, чтобы посмотреть, где Пабло. Негр стоял у задней стены на коленях, с опущенной головой. Смогу ли я, подумал доктор Пларр, пока их внимание отвлечено мессой, выхватить у Акуино автомат и продержать их под дулом достаточно долго, чтобы Чарли Фортнум успел сбежать? Я бы спас жизнь им всем, не только Чарли, думал он. Он посмотрел на Акуино, а тот, словно угадав его мысли, покачал головой.

Отец Ривас взял кухонное полотенце и стал вытирать бутыль так тщательно, словно стоял в приходской церкви Асунсьона.

– Ite Missa est [идите, месса свершилась (лат.)].

Голос из репродуктора откликнулся, словно литургическое ответствие: «У вас осталось пятьдесят минут».

– Отец мой, – произнес Пабло, – месса кончена. Лучше сдаться сейчас. Или давайте проголосуем снова.

– Я голосую как прежде, – сказал Акуино.

– Ты ведь священник, отец мой, тебе нельзя убивать, – сказала Марта.

Отец Ривас протянул ей кухонное полотенце:

– Ступай во двор и сожги его. Больше оно не понадобится.

– Это будет смертный грех, если ты убьешь его сейчас, отец мой. После мессы.

– Убивать когда бы то ни было – смертный грех для любого человека. Все, что мне остается, – это молить господа смилостивиться надо мной, как молил бы всякий другой.

– Так вот что ты делал там, у алтаря? – спросил доктор Пларр.

Он был измучен спорами и тем, как медленно тянулось отпущенное им краткое время.

– Я молился о том, чтобы мне не пришлось его убивать.

– Письмо туда послал? – сказал доктор Пларр. – А мне казалось, ты не веришь, что на такие письма получают ответ.

– Может, я надеялся на счастливое совпадение.

Репродуктор объявил: «У вас осталось сорок пять минут».

– Хоть бы они оставили нас в покое… – пожаловался Пабло.

– Действуют нам на психику, – пояснил Акуино.

Отец Ривас внезапно вышел в соседнюю комнату. Револьвер он взял с собой.

Чарли Фортнум лежал на крышке гроба. Глаза его были открыты, он смотрел на глиняный потолок.

– Вы пришли со мной покончить, отец мой? – спросил он.

Вид у отца Риваса был смущенный, а может, и пристыженный. Он сделал несколько шагов в комнату и сказал:

– Нет, нет. Не это. Еще нет. Я подумал, может быть, вам что-нибудь нужно.

– У меня есть еще немножко виски.

– Вы слышали, что сказал их громкоговоритель. Скоро они за вами придут.

– И тогда вы меня убьете?

– Так мне приказано, сеньор Фортнум.

– А я думал, что священник повинуется только церкви. Ах да, забыл. Вы ведь больше в ней не состоите? Тем не менее вы служили мессу. Я не бог весть какой верующий, но мне не захотелось на ней присутствовать. Это ведь не такой праздник, когда надо быть в церкви. Во всяком случае, мне.

– Я помянул вас в своей молитве, – неловко произнес заученную фразу отец Ривас, словно обращаясь к богатому прихожанину; но за последние годы он отвык от этого языка.