На О'Брайене были простые черные панталоны из тонкой материи и муслиновая рубашка. После зрелища расфуфыренных, как петухи, гостей вид его простого наряда действовал на Элизабет почти так же освежающе, как вечерний воздух.
— Лиз?
— Все в порядке, правда. Я просто выпила вина, а корсет у меня слишком тугой. — Голос Элизабет дрожал, как будто она вот-вот заплачет. — Чертовы туфли натерли мне мозоли.
— Проклятые женские моды. — Он взял ее за руку и подвел к маленькой садовой скамейке. — Сядьте, пока вы не упали. Вы сегодня что-нибудь ели?
Она отрицательно покачала головой. Так приятно было просто посидеть. Элизабет дотронулась до лба, пытаясь припомнить.
— Не знаю. Пирожное ела утром. Днем пробовала ветчину.
Он нагнулся и нашел ее лодыжку в складках юбок.
— О'Брайен!
— Господи, это всего лишь стопа, Лиз. Я не покушаюсь на вашу добродетель, я просто хочу посмотреть, как сильно натерты ноги.
Элизабет собралась было запротестовать, но почувствовала такое облегчение, когда он снял с нее туфли, что только вздохнула.
— Так лучше? — Он стал растирать ей ноги.
— Намного, — снова вздохнула она. Ощущение было восхитительное. О'Брайен массировал каждый палец.
— У вас кровь на чулках, разрешите, я их сниму?
— Нет, — выдавила Элизабет. Массаж О'Брайена действовал потрясающе. Когда он стал растирать вторую стопу, она застонала.
— Нужно было надеть ботинки, они никогда не трут.
— Конечно. — Элизабет с наслаждением откинулась на спинку скамьи. — Ботинки очень подходят к розовому шелку и французским оборкам.
О'Брайен окинул ее взглядом, и выражение его лица выдало, какое впечатление у него осталось от платья.
— Правда, ужасно?
— Это не ваш цвет. — Он качнул головой. — Вы выглядите не как цветущая, а как увядшая роза.
Элизабет рассмеялась. Вот и славно, что напряжение, копившееся весь день, немного спало. О'Брайен раздражал ее, но с ним ей было на удивление легко. Возможно, она привыкла к нему за то время, что они провели вместе в конторе и на заводе. И дело не в одном только О'Брайене. Печальная правда заключалась в том, что ей вообще было легче общаться с простыми людьми, рабочими, нежели представителями ее собственного круга. Чем дольше Элизабет работала на заводе, тем очевиднее это для нее становилось.
— Хотите, я принесу вам поесть? — спросил О'Брайен, отпуская ее ногу. — Я знаю, где раздобыть большой кусок пирога.
Она рассмеялась.
— Нет, не сейчас. Я перекушу, когда вернусь в особняк.
— А где же ваши спутники? — спросил О'Брайен, усаживаясь рядом с ней на скамейку. Элизабет удивленно посмотрела на него. — Я имею в виду собак.
— А, они наверху, заперты в спальне. — Она улыбнулась. — Собакам нравится таскать куски со стола. Поэтому их не пригласили на вечер.
— Не знаю почему, но мне кажется, что они ведут себя не хуже многих ваших гостей.
Элизабет засмеялась. О'Брайен оскорбил друзей Джессопа, но его слова были забавны и, к сожалению, близки к истине. Она прижала ладонь к губам, не в силах сдержать смех.
— Что я тут делаю босиком? Мне нужно вернуться к гостям.
— Нет, необязательно.
— Я должна. Джессоп будет меня искать и гости…
— Вам нравится прием?
Элизабет взглянула на О'Брайена. Когда он научился так хорошо понимать ее? Как успели их отношения зайти так далеко? Он смотрел на нее, ожидая ответа. |