Татьяна Павловна поднялась, поблагодарила соседку за участие и, как та ни уговаривала ее выпить стакан чая с вареньем, простилась и ушла.

А в тот же день, поздно вечером, пришел к ней Гуляев. Сели они в саду на лавочке, он вынул из кармана ее рукопись и сказал:

— Вас, Татьяна Павловна, моя хозяйка ввела в заблуждение. У меня нет пишущей машинки. Брал я два раза машинку с работы к себе домой, годовой отчет печатал, а своей, к сожалению, не имею.

— Очень жалко, Сергей Иванович, как же быть? Посоветуйте что-нибудь? — огорченная неудачей, попросила Сергеева.

— Могу я взять вашу рукопись с собой на работу и перепечатать в обеденный перерыв, — предложил Гуляев, — устроит это вас?

— Я буду вам очень благодарна, Сергей Иванович, лучший георгин из своего сада высажу для вас в горшочек!

— Договорились, зайдите завтра ко мне на работу часика в два, получите рукопись, — сказал Гуляев, прощаясь у калитки.

А на следующий день после двух часов в приемной горсовета Татьяна Павловна встретила Никитина и рассказала ему, как она выполнила поручение. Горячо поблагодарив ее, Никитин отправился в ОСУ. В управлении он без труда установил, что после окончания занятий три пишущие машинки управления запирает спецчасть, никто никогда не брал машинку домой и что к перепечатке годового отчета Гуляев не имеет никакого отношения.

Так подозрение превратилось в уверенность: у Гуляева есть пишущая машинка. Придуманная им романтическая история держит Бодягину на почтительном расстоянии и позволяет ему скрывать от хозяйки все то, что он делает у себя в комнате.

Никитин отлично понял: если его подозрения подтверждаются — перед ним опытный и чрезвычайно осторожный враг.

Пользуясь тем, что Шабров был на объекте, Никитин прошел в его кабинет, вынул из книги почета фотографию Гуляева и, предупредив Шуру, что его срочно вызвали в Москву, направился на вокзал.

29. ЖЕЛТЫЕ ПАЛЬЦЫ

Прямо с вокзала Никитин по автомату позвонил полковнику и договорился встретиться с ним через час. А уже через пятнадцать минут он был в почтовом отделении на вокзальной площади.

Когда Киру Рожкову неожиданно подменил сам начальник отделения, многозначительно сказав ей, чтобы она прошла в его кабинет, у девушки от безотчетного страха замерло сердце.

Никитин дожидался девушку, сидя не в кресле начальника, а на жестком диванчике. Он был одет в легкий спортивный костюм, приветливый взгляд его больших голубых глаз и теплая, дружеская улыбка совсем успокоили девушку. Она вошла в кабинет и выжидательно остановилась около двери.

— Вы Кира Рожкова? — спросил Никитин.

— Да, — ответила девушка.

— Простите, что я оторвал вас от дела. Прошу вас, садитесь, — очень дружелюбно предложил Никитин.

Девушка села с ним рядом и уже безбоязненно, с любопытством рассматривала Никитина.

— Скажите, товарищ Рожкова, вы еще помните историю с международной бандеролью? — спросил он.

— Ой, вы знаете, я так волновалась с этой международной бандеролью, что, наверное, никогда ее не забуду, — сказала девушка и вздохнула.

— Понимаю, — согласился с ней Никитин. — А скажите, Кира, вы могли бы узнать в лицо гражданина, который отправлял тогда бандероль?

— Ой, я его хорошо помню! У него была соломенная шляпа, темные очки от солнца, усы и… да, белый чесучевый китель.

— Вот, Кира, посмотрите, это не он? — спросил Никитин, передавая девушке фотографию Гуляева.