И Ступину стало страшно. Какая-то темная, непонятная сила ворвалась в его жизнь, такую простую, спокойную и чистую. — «Чистую? — задал он себе вопрос. — А тысяча рублей?»

Ступин вскочил, зачем-то надел на голову серую, давно отслужившую свой век шляпу, бросился к двери, потом медленно вернулся назад, сел в старенькое отцовское кресло, вскочил опять, взглянул в окно, в страхе захлопнул раму и опустил занавес. Пятясь от окна, наткнулся на стол, дико вскрикнул, обернулся и увидел длинный, красного дерева ящик с блеснами — подарок Гуляева.

— Вор!.. Вор!.. Жулик!.. — беззвучно шептал он и метался по комнате. А страх точно клещами сжимал его сердце, потом ноги стали замирать холодком, и он сел, чтобы не упасть, но сидеть было нельзя, надо было что-то делать, куда-то идти, кому-то сказать… Что? Куда? Кому?

— Как же это? Он скажет… он обязательно скажет… позор! Ступин — вор!.. Старик Ступин вор!! Нет, лучше… Что лучше… Украсть важные документы — лучше?! А как же я буду жить? Жить-то как вором?!

Старик поднял голову и встретился взглядов с сыном. Сын смотрел на него с портрета знакомым смеющимся взглядом. Этот портрет был сделан в тридцать девятом году, когда Вадик кончил школу-десятилетку, а в октябре сорок третьего он был убит под Вязьмой и в кармане его нашли маленькое письмо, написанное на листке, вырванном из записной книжки:

«Если убьют, прошу, считайте, товарищи, что умер Вадим Ступин коммунистом»,

 а чуть ниже:

«Папа, твой Вадик умер человеком».

Ниже портрета сына была фотография Трофима Фаддеевича Ступина, на груди его сверкал орден «Знак почета», полученный за долгую, безупречную службу в банке.

Прошлое встало перед ним в светлых одеждах правды, хорошие теплые воспоминания пришли к нему, как добрые гости, и стало спокойно на сердце. Старик свободно вздохнул, точно после большого, тяжелого подъема в гору, вздохнул, как вздыхает человек, достигнув цели, оставив позади многие версты пути.

Он встал, достал из стола две пачки десятирублевых бумажек, привычно поплевал на пальцы, пересчитал деньги, сложил их в одну пачку и приготовил на столе. Завтра он вернет эти деньги и расскажет правду, а там будь что будет!

Сел старик в старое кресло, долго смотрел на портрет сына и незаметно заснул.

31. СВИДАНИЕ В ПАРКЕ

Выйдя от Ступина, Гуляев не пошел домой, а, свернув с Вольной улицы в узкий переулок, круто спускавшийся вдоль реки, быстро дошел до городского парка и через боковую калитку вышел на центральную аллею. Здесь, около ярко освещенного киоска газированной воды, он посмотрел на часы. Было без пяти одиннадцать. Уже не торопясь, походкой гуляющего человека, он пошел вперед, свернул на нижнюю аллею и остановился подле скульптуры дискобола. В глубине ниши на садовой скамейке сидел Вербов. Гуляев поздоровался с ним и сед рядом.

Вербов, не очень любезно ответив на приветствие Гуляева, сказал:

— Вы меня простите, Сергей Иванович, но я… у меня здесь свидание с дамой… А там где двое — третий лишний, понятно?

— Я вынужден огорчить вас, свидание у вас не с дамой, а со мной.

— Я вас не понимаю…

— Я считал, что вы охотнее придете на свидание с Кармановой, чем со мной, поэтому воспользовался ее инициалами.

— Эту записку писали вы? — угрожающе спросил Вербов, доставая из кармана записку.

— Разрешите, — сказал Гуляев, беря у него записку, и, положив ее, не читая, в карман, спокойно добавил: — Эту записку писал я.

— А вы знаете, что за такие вещи бьют по карточке?! — все более приходя в бешенство, бросил Вербов.