— Ну, если он действительно состоит в войске…

— Не состоит, монсеньор. Что было, то было: служил когда-то у принца Эдуарда и графа Бекингэма, но, чем ныне занимается, одному богу известно. Налогов, само собой разумеется, не платит. И вообще есть подозрения, что связался с дубинщиками и промышляет разбоем.

— Подготовьте запрос в Палату шахматной доски. Пусть как следует приструнят молодца. И взыскать все до последнего пенни! Если не желает копаться в земле, пусть латает крыши в аббатстве… Все-таки поближе к небу.

Секретарь угодливо осклабился и сделал пометку на вощеной табличке.

— Что-нибудь еще?

— Опять этот Джон Болл.

— Разве он еще не в тюрьме? Я сам составил приказ и передал на подпись архиепископу.

— Однако человек, которого вы приказали заключить под стражу как упорствующего отлученного, по-прежнему смущает народ своими богомерзкими проповедями. Он не только выступает против поголовного налога, но и призывает не платить церковную десятину. Пожалуй, это уж слишком, даже для бывшего священнослужителя.

— Возмутительное благодушие, — осуждающе покачал головой Хелз. — Сколько можно нянчиться? — он сделал вид, что не помнит подробностей, и нетерпеливо прищелкнул пальцами. — По-моему, делом этого пакостника наш добрый канцлер и архиепископ занимаются уже не первый год?

— Не только он, высокий магистр. Покойный Симон Ислип тоже отлучал Болла от церкви. И тоже собирался отправить его в монастырскую тюрьму. Затем архиепископ Ленгам вызвал Болла на суд и пригрозил отлучением каждому, кто впредь будет распространять писания, порочащие духовных пастырей и дворянство. Но с того как с гуся вода. На второй год архиепископского служения Симона Седбери уже сам король отдал приказ об аресте смутьяна.

— Однако он до сих пор на свободе и продолжает поносить всех и вся… В том числе и меня лично! Разумеется, обличение пороков сильных мира сего, проповедь бедности и презрения к роскоши в традиции церкви, но ведь должны же быть какие-то границы! «Разбойник Хоб», видите ли! За эту кличку я проучу наглеца!

— Вас он особенно ненавидит, — секретарь не без злорадства подсыпал соли на рану. — Налоги и прочее…

— Он мне заплатит за все.

— Давно пора, а то что же получается? Три примаса не смогли обуздать вшивого самозванца?

— Бешеного пса! — взорвался обыкновенно сдержанный казначей. — Если архиепископу безразлично, как честят его на всех площадях, то подстрекательства насчет церковной десятины он едва ли потерпит. Это больно ударяет по самому чувствительному месту — по мошне. Подготовьте меморандум на имя его милости короля Ричарда. Я намерен выступить на тайном совете. Посмотрим, как повертится наш примас на горячей сковородке!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ОСКВЕРНЕННАЯ БУЛЛА

Торговец индульгенций ходит с буллой,

На булле той епископа печать.

Хоть нету у плута святого сана,

Но отпустить грехи он всем сулит.

И люд мирской, колени преклоняя,

Целует с верой буллу продавца.

Ему кто брошкой платит, кто кольцом.

Так золотом мирян обжоры сыты

И, как святой, у них в почете плут.

Лишь единожды в году бушует ярмарка, в полном соответствии с исконным значением веселого слова — «базар года». На берегу реки Кольн, у Колчестера, возле древнеримской стены, сколотили ряды, возвели всевозможные балаганы, помосты, врыли столбы для плясунов на канате. До открытия торговли, приуроченной к празднику святого Порфирия, покровителя близлежащего аббатства, оставалась еще добрая неделя, но свежеоструганное, в смоляных слезках дерево уже увили пестрыми лентами, обили льняным полотном, украсили еловыми ветками и венками из остролиста.