Как Вы оцениваете возможность внутренней эмиграции?

Внутренняя эмиграция, то есть когда ни в чём не принимают участия, не становятся членами никаких организаций — это половинчатое решение. Можно было внутренне быть совершенно против, внешне же всё же действовать на пользу режима. Это я впрочем описал в своей самой последней книге и при этом имел перед глазами определённый пример, человека, который тогда работал в киноиндустрии и в своих воспоминаниях ставил себе в заслугу то, что все фильмы были абсолютно такими, как если бы нацизма вовсе не существовало. Эти фильмы киностудии UFA тридцатых годов были совершенно аполитичными, никто ведь не произносил слов "Хайль Гитлер". При этом он оценивает это как своего рода сопротивление, однако это было именно то, чего желал Геббельс. Фильмы должны были быть безобидными, люди здесь должны иметь свои развлечения, а люди во внешнем мире должны видеть, что в Германии всё лишь наполовину так скверно, даже всё совершенно нормально. Всё это было для меня несколько сомнительным.

Я часто разговаривал об этом со своей теперешней женой, моей второй женой. Она была в то время здесь журналистом, и она всегда защищает это. Она говорит, что ведь здесь были также и не только нацисты, и люди ведь хотели читать хоть немного приятных вещей. Да и о себе следует думать тоже. Я по-прежнему придерживаюсь мнения, что это была обоюдоострая позиция, и при этом невозможно иметь совершенно чистую совесть, именно в том числе и когда приуменьшают опасности жизни здесь и приукрашивают её. Это относится также к дирижёрам — Фюртвэнглеру, Бёму — которые остались здесь и вообще говоря, делали высоко ценимые концерты симфоний Бетховена. Естественно, тем самым они дарили радость многим не-нацистам и анти-нацистам, однако одновременно они украшали Третий Рейх и вносили вклад в преуменьшение его опасности, желая того или нет. Однако об этом сегодня можно думать по-разному. С другой стороны, если бы выехали все не-нацисты, какой стала бы тогда жизнь здесь?

В чём состояли главные проблемы Вашего начального периода в Великобритании?

Они были финансового плана. В определённом смысле то, что я начал, было безумием. Я эмигрировал и основал семью в стране, языком которой я не владел, где я никогда не имел постоянного вида на жительство.

Нашли ли Вы в свой начальный период поддержку Организаций?

Когда в мае 1939 года меня намеревались снова выслать, поскольку ведь я приехал под фальшивым предлогом, то сколь ни смешно — мне помогли квакеры, которые тогда вообще очень помогали и приняли участие в довольно большом количестве подобных экстренных случаев.

Так вот, теперь ведь у меня было достаточно времени, чтобы писать репортажи для "Ullstein", а то, что я между тем женился и что не могу больше вернуться, да, это было моим делом. Я совершенно не воспринимаю это как зло со стороны англичан. Им не нравилось это наполовину мошенничество, на которое я был обречён, им бы и сегодня это не понравилось, и это ведь достойная черта у них. Мне это весьма угрожало. Так что одна дама из квакеров пошла в министерство внутренних дел и сказала, посмотрите же, мужчина основал здесь семью и сделал невозможным свое возвращение в Германию. Мы же не можем отослать его назад. Она аргументировала свою позицию ещё другими подобными гуманитарными причинами. Так я получил на год вид на жительство, и я этим был уже совершенно успокоен. Затем весной, летом 1939 года уже было видно, что в течение года начнется война, и тогда тебя не смогут больше выслать обратно в Германию. Так что собственно после этого я не пользовался поддержкой эмигрантских организаций.