На кафедре Кирилл Павлович стал всеобщим любимчиком. Все дамы считали своим святым долгом побаловать его домашними вкусностями; на чаепития с шарлотками, тортиками и вареньем повадились заглядывать также коллеги с других кафедр. Преподавательница истории французского языка и латыни Ольга Петровна, томная обладательница копны золотых аристократических кудрей, прозванная студентами «Афиной Петровной» за древнегреческий профиль, поражала всех своими кулинарными шедеврами и неизменно приветливо улыбалась Кириллу Павловичу.

Так совпало, что Нелли ездила с новым коллегой одним маршрутом — с тем лишь отличием, что он выходил на три остановки раньше. Стоя в ожидании автобуса, они беседовали на разнообразные темы — от политики до нетрадиционной медицины. Своей личной жизни они в разговорах не касались. Собеседником Кирилл Павлович был интересным, широко эрудированным и начитанным; свой второй иностранный язык, немецкий, не слишком любил, но занимался переводами с него — в основном, техническими. Знал латынь и читал в оригинале римских авторов; самостоятельно изучил французский и итальянский и шутил, что в прошлой жизни, наверное, жил где-то в Средиземноморье.

— Судьба так распорядилась, что в школе я учил немецкий и английский, поэтому и поступать пришлось на германское отделение. Но германцы и англосаксы не близки мне по духу. Их рационализм даже в языке отражён… Мне больше по душе романская напевность и лёгкая такая… безалаберность, что ли. Мечтаю ещё изучить греческий: это безумно красивый язык.

Восьмого марта преподаватели-мужчины, которых можно было на факультете по пальцам пересчитать, ждали с трепетом: приходилось скидываться на цветы и подарки для прекрасной намного-более-чем-половины коллектива. В особо тяжёлом положении был заведующий французской кафедрой: на своей «территории» он пребывал в полностью дамском окружении. О нём шутили: «Как султан в гареме». Гарем гаремом, но в преддверии этого праздника Алексей Степанович, вечно сутулый и тревожно нахохленный, хватался за голову и нервно дёргал волоски из своей седеющей бородки: если вручить каждой даме хотя бы по одной розе — это уже ползарплаты, а если ещё и на подарки замахнуться — никаких денег не напасёшься. Знойные «француженки», впрочем, щадили и берегли своего единственного мужчину и требовали от него только одного — безоговорочного присутствия на банкете, а к замене роз гвоздиками относились снисходительно. По окончании праздника Алексей Степанович сутулился сильнее обычного и ещё долго ходил по коридорам с несчастным и угрюмым видом, как бы говорившим: «Отстаньте от меня все, умоляю…»

Банкет на английской кафедре закончился около семи вечера; Кирилл Павлович галантно подал Нелли пальто, и они, как всегда, вместе отправились на остановку. Шагая, коллега беспечно покачивал пакетом весьма легкомысленной расцветки — розовым с салатовым лиственным рисунком.

— Нелли Вячеславовна, позвольте мне ещё раз, уже лично от себя, поздравить вас с этим замечательным праздником и вручить вам… Вот. — В пакете, который показался Нелли таким странным для мужчины, оказался френч-пресс.

— О, спасибо, Кирилл Павлович… Весьма кстати: я очень люблю кофе.

— Я заметил это, — засиял тот голливудской улыбкой. — Мне хотелось подарить вам что-нибудь особенное, под ваш характер и вкусы.

Мартовский лёд на сердце Нелли под действием трёх бокалов вина подтаял и треснул от лучиков света, просившихся наружу, но ничего, кроме приятных дружеских чувств, неотразимый Кирюша (так студентки звали Кирилла Павловича за глаза) не вызывал. Не хотелось ей в этот тихий и сырой, озарённый зябкой весенней нежностью вечер читать вторые и третьи смыслы в словах, слышать особые обертоны в голосе, гадать о значении глубинных искорок в зрачках.