— Отчего же нельзя! Тише можно, — соглашался Геннадий Варсонофьевич.

Он и на самом деле поворачивал регулятор громкости, чтоб было потише, но через минуту громкоговоритель снова работал на полную мощность. Жильцы были в отчаянии и только разводили руками, не зная, что предпринять, а Виталий Сергеевич выходил из себя и говорил:

— Честное слово, мне невмоготу больше! Я взялся рассчитать дома для завода одну конструкцию и никак не могу сосредоточиться из-за этого репродуктора. Вот увидите, я пойду к управдому жаловаться.

Однажды, когда его терпение окончательно лопнуло, он действительно помчался в домоуправление. Там как раз в это время уже был один из жильцов. Он хотел приобрести в магазине в рассрочку мебель и пришел к секретарше за справкой.

Увидев управдома, который сидел за столом у окна и щелкал костяшками счетов, Виталий Сергеевич спросил:

— Товарищ управдом, скажите, пожалуйста, можно шуметь у себя в комнате на всю квартиру и мешать людям спать с шести часов утра?

— Зачем же это вам вдруг понадобилось шуметь на всю квартиру, да еще с шести утра? — удивился управдом.

— Вы лучше подождите немного, — пошутил жилец, который пришел за справкой. — Вот построят при коммунизме для всех дома со стенами пятиметровой толщины, тогда и шумите себе на здоровье.

— Научиться внимательно относиться друг к другу гораздо легче, чем делать пятиметровые стены, — откликнулась секретарша. — Я думаю, что при коммунизме все будут сознательными, никто не станет шуметь, и ваши пятиметровые стены никому не понадобятся. А вы, гражданин, постеснялись бы шуметь, — обратилась она к Виталию Сергеевичу.

— Да разве же это я шумлю? — удивился Виталий Сергеевич.

— Кто же у вас шумит в таком случае? — спросил управдом.

— Шумит наш новый жилец Геннадий Варсонофьевич, Моржов по фамилии.

— Как же он там шумит, этот ваш Моржов?

— Радио включает в неположенные часы. Прямо никакого спасения нет!

— А вы говорили ему, что так делать нельзя?

— Говорили, да он ничего слушать не хочет. Говорит: мне так удобнее!

— Удобнее! — с горькой усмешкой сказал управдом. — Сегодня ему удобнее шуметь на всю квартиру, не считаясь с людьми, а завтра станет удобнее взять чужую вещь или обокрасть ювелирный магазин. С этого „удобнее“ все зло и начинается. Вы не смейтесь, — сказал он, заметив на лице секретарши улыбку.

— Я не смеюсь, — ответила секретарша. — Я как раз уверена, что все нехорошее начинается с неуважения к людям, от невнимания к ним, от недостатка чуткости.

— Ну хорошо, — сказал управдом, обращаясь к Виталию Сергеевичу. — Я зайду к этому вашему Моржову, поговорю с ним.

В тот же вечер он на самом деле зашел к Моржову. Поздоровавшись с хозяином и покосившись на стоявший в углу комнаты на небольшом столике репродуктор, из которого вырывались бодрые звуки марша, управдом стащил с головы шапку и приветливо сказал:

— Ну как устроились, Геннадий Варсонофьевич? Поздравляю вас с новосельем.

— Спасибо, устроился хорошо, — пробасил Моржов, улыбаясь во весь рот и разглаживая рукой усы, отчего его глаза приняли какое-то хитроватое выражение.

— Что ж, я вижу, что хорошо, — ответил управдом, оглядываясь по сторонам.

— Что вы сказали? — спросил, не расслышав, Моржов.

— Вижу, что хорошо! — закричал управдом, стараясь заглушить радио.

— А, — понимающе протянул Моржов и прокричал в ответ: — Садитесь, будьте как дома.