Тинкер, живший здесь же, в помещении Центра, каждое утро готовил завтрак на двадцать-тридцать человек, которые могли заглянуть к ним. Рабочий день Дианы, приходившей на работу к девяти утра, начинался за стойкой дежурного с чашки чаю и бутерброда с ветчиной. В начале одиннадцатого, позавтракав, она мыла посуду и готовила закуски для легкого ленча — что-нибудь совсем простое вроде бобов, спагетти или яичницы с тостами, бутербродов или жареной картошки с приправами. Опоздавшим на ленч оставались, как правило, пирожки и пирожные. Больше в этот день ни обеда, ни ужина не подавалось, хотя желающие могли угощаться чаем, кофе или легкими освежительными напитками вплоть до семи вечера, когда Центр закрывался до утра, но к тому времени Диана уже уходила домой.

Она бросила взгляд на часы и с удивлением обнаружила, что уже начало пятого. Здесь, в Иммиграционном центре, время летело быстро, тогда как на прежней работе оно ползло как улитка.

Центр был создан под эгидой благотворительной организации и существовал на пожертвования и гранты, предоставляемые муниципалитетом Ливерпуля. Раз в месяц Тинкер устраивал собрания по сбору средств, на которые приглашались все желающие. Лео Питерсон пообещал привести в следующую субботу в Центр свою рок-группу «Маленькие Красные Шапочки», чтобы дать небольшой благотворительный концерт; об этом тоже договорилась Диана. Сам Лео играл на ударных инструментах. После завершения ремонта и реставрации «Каштанов» он уже несколько раз приглашал Диану на свидание. Поскольку ему было всего двадцать два, Диана, будучи на два с половиной года старше, так ни разу и не позволила ему поцеловать себя. Девушка чувствовала себя неловко; ей казалось, что она встречается с одним из своих братьев, которые, кстати, так и не удосужились заглянуть к ней, несмотря на то, что прошло уже почти три недели с тех пор, как она ушла из дома на Корал-стрит. Это было довольно-таки неприятно, но новая жизнь настолько увлекла Диану, что времени на то, чтобы предаваться печали, у нее попросту не оставалось. Сама она в старый дом больше не наведывалась, не желая встречаться с Эммой, хотя и понимала, что рано или поздно это непременно случится.

Диана вывалила на пол содержимое последнего пакета. Одежда в нем сильно помялась, и девушка развесила ее на плечиках на специальном кронштейне. Таких кронштейнов в подвале было три: один — для женщин, другой — для мужчин и третий — для детей. Чуть позже, если у нее выдастся свободная минутка, она постарается выгладить эти вещи. Быть иммигрантом и носить одежду с чужого плеча плохо уже само по себе, поэтому Диана делала все возможное, чтобы вещи не имели такой вид, словно последние десять лет валялись на свалке, скрученные в узел.

Хотя она тоже покупала одежду в благотворительных магазинах, она ведь могла этого и не делать, так что девушка не испытывала при этом чувства безысходности. Откровенно говоря, современная мода ей не слишком нравилась и старая одежда казалась более привлекательной и какой-то одушевленной, что ли. Сегодня, например, Диана надела юбку, сшитую вручную из разноцветных лоскутов, и блузку, которая выглядела то темно-коричневой, то зеленой — в зависимости от угла, под которым на нее падал свет, а плечи девушки укрывала невесомая сверкающая накидка-шаль.

— Ты уже закончила возиться внизу, девочка моя? — окликнул ее Алан.

— Почти.

— Роза приготовила нам по чашечке чаю.

— Уже иду.

Диана расставила обувь попарно под каждым кронштейном и поднялась наверх. Крепкое и внушительное трехэтажное здание некогда служило молитвенным домом для адептов какой-то полузабытой и не слишком известной религии. Нижний этаж делился на четыре отдельные комнаты, которые сейчас использовались как регистратура с приемным отделением — Диана слышала, как Тинкер разговаривает там по телефону, — гостиная с телевизором, ресторан и кухня.