Очень красивых писем. Некоторые я сохранил. Потом она немножко образумилась, и мы стали видеться чаще. — Меня бросило в дрожь. — Мне приятно было с ней встречаться, — сказал Хьюго, — потому что я мог говорить с ней о Сэди.
— Бедная Анна! — сказал я.
— Знаю. Я с обеими поступил по-свински. Но теперь я отстраняюсь. И вам советую.
— Не знаю, что вы хотите сказать, только я и не подумаю.
— Есть ситуации, которые нельзя распутать, — сказал Хьюго. — Можно только уйти. Ваша беда в том, Джейк, что вы все хотите понять и осмыслить. Это невыполнимо. Нужно просто идти напролом. В этом и есть истина.
— А, к черту истину! — Я чувствовал себя сбитым с толку и совсем больным. — Странно, — сказал я, перебирая новости, которые только что узнал. — Я был так уверен, что театр — это ваша идея. Это было так похоже на вас. «Поступки не лгут, слова лгут всегда». Теперь-то мне ясно, что это была галлюцинация.
— Не знаю, как понимать ваше «похоже на меня», — сказал Хьюго. — Театр затеяла Анна. Я только поддержал ее. У нее была в связи с этим какая-то общая теория, только я так и не уразумел, в чем она состояла.
— Теория-то и была ваша. Это было ваше отражение в Анне, точно так же, как тот диалог — ваше отражение во мне.
— Не узнаю я своих отражений. По-моему, каждый должен делать то, что умеет, и большего не нужно.
— А вы что умеете делать?
Хьюго долго молчал.
— Умею делать руками разные сложные мелочи.
— И только?
— Да.
Мы опять помолчали.
— И какой же из этого вывод?
— Я стану часовщиком.
— Кем?
— Часовщиком. Конечно, на это потребуется несколько лет. Но я уже сговорился — поступлю в учение к одному хорошему мастеру в Ноттингеме.
— Где?!
— В Ноттингеме. А чем это плохо?
— Не знаю. Но почему? Почему часовщиком?
— Я же вам сказал. К таким вещам у меня есть склонность. Помните, как ловко у меня получались фейерверки? Только вокруг них нагромоздили много вздора.
— А вокруг часов нет вздора?
— Нет. Это старое, почтенное ремесло. Все равно как печь хлеб.
Я изумленно смотрел на неразличимое во мраке лицо Хьюго. Как всегда, на нем читалось своеобразное простодушие.
— Вы с ума сошли! — сказал я.
— Почему вы так говорите, Джейк? У каждого должно быть свое ремесло. Ваше ремесло — писательство. Моим будет делать и чинить часы, если я с этим справлюсь.
— А как же истина? — спросил я в бешенстве. — Поиски бога?
— Чего же вам больше? — сказал Хьюго. — Бог — это работа. Бог — это конкретные детали. Все это близко, под рукой. — Он протянул руку и взял с тумбочки стакан. Свет из двери блеснул на стакане и как будто зажег ответную искру в глазах Хьюго; я в темноте пытался прочесть, что в них таится.
— Ну и хорошо, — сказал я. — Ну и отлично.
— Вы всегда чего-то ждете, Джейк.
— Возможно. — Разговор начинал меня тяготить. Я решил уйти и встал с пола. — Ну, как ваша голова?
— Получше. С вами я о ней забыл. Как вы думаете, сколько меня здесь продержат?
— Сестра сказала — дней пять.
— Ну, знаете! На это я не согласен. У меня масса дел.
— Может, вас выпустят и раньше. — Мне было все равно. Хотелось где-нибудь спокойно посидеть и переварить то, что я узнал от Хьюго. |