Во время варки нужно держаться от костра подальше, потому что иногда случается, что импровизированный котел разрывает, как бомбу. Неприятность бывает двойная: и нет обеда, и рискуешь ослепнуть.
И, наконец, пушок, покрывающий молодые листья, идет у туземцев на приготовление оригинальной материи, жилки — на изготовление несокрушимых снастей, из плодов готовится хмельной напиток, очень приятный на вкус, и водка, чрезвычайно пьяная. Вот самое полное описание саговой пальмы.
Промывка муки и приготовление хлебов давно были окончены, и важная операция сушки, порученная Виктору, подходила к концу. Три друга, после кратковременного и благодатного пребывания в юго-восточной части Новой Гвинеи, помышляли о дальнейшем путешествии. Фрикэ и Пьер де Галь мирно беседовали, а молодой китаец, сидя под деревом, внимательно наблюдал за процессом сушки и усердно переворачивал крахмалистые хлеба, разложенные в тени. Парижанин, растянувшись на спине и задрав ноги, рассеянно следил за проказами попугаев, а моряк, лежа на животе и упершись подбородком на сложенные руки, продолжал интересную беседу, пересыпая ее вычурными выражениями, свойственными лишь ему одному.
Внезапный шум быстрых шагов и сдерживаемое дыхание запыхавшегося человека заставили их проворно вскочить на ноги. Фрикэ первый поднялся и схватил саблю, моряк вооружился дубиной, служившей для разбивания саго.
Это был Виктор, страшно перепуганный; он позеленел от страха, рот его искривился, глаза расширились. Китаец кинулся к товарищам и пальцем показывал на густую зелень, которую он только что раздвинул. Бедный мальчик не издал ни звука. Тело его испуганно сжалось, но сильная воля не изменила ни на одну минуту.
— Виктор, — тихо обратился к нему Фрикэ, — что с тобой? Ты весь дрожишь. Уж не наступил ли ты на хвост змеи или не увидал ли тигра, пожелавшего впустить острые когти в твои икры?
— Нет, мсье, — пролепетал он, — нет… не дикий зверь… дикари… там.
— Дикари! .. А сколько их?
— Двое.
— Только двое? Ну, не стоит так волноваться из-за таких пустяков, мой милый малютка. Ты позеленел от страха и похож сейчас на незрелый лимон.
— А где они, эти дикари?
— Там… в лесу.
— Кто там? — громко произнес парижанин. — Покажитесь, пожалуйста.
Это вежливое приглашение, произнесенное любезным тоном, имело полный успех.
Густые ветви раздвинулись во второй раз, и перед путешественниками предстали два странных существа. При виде вооруженных людей они сначала смутились, несмотря на то, что сами были вооружены с ног до головы. Фрикэ, заметив их миролюбивое настроение, швырнул на землю саблю и, весело улыбаясь, пошел им навстречу.
— Ах! Черт возьми! — проговорил он насмешливо. — Да они уродливы, как обезьяны, и грязны, как корзинка старьевщика.
— Ну, это уж чересчур, — возразил Пьер де Галь, — а все-таки ушат воды и мочалка им бы не повредили; впрочем, они явились сюда, по-видимому, с добрыми намерениями. Добро пожаловать, дорогие гости!
Дикари, пораженные этим потоком слов, не двигались с места. Среднего роста, около одного метра шестидесяти сантиметров, с медными браслетами на руках и ногах, с кольцами, продетыми в ноздри и уши, они были и смешны и жалки.
От их тела, покрытого густым слоем грязи, и ног, сверху донизу в ссадинах, распространялось такое зловоние, что стадо кайманов пришло бы в неописуемую радость.
Несмотря на раны и комки грязи, их темное, мясистое, желтоватое тело было сильно и крепко, но красотой и пропорциональностью сложения они уступали настоящим папуасам. Колена их были искривлены, ступни совершенно плоски, шея необыкновенно коротка. Что же касается головы, она существенно отличалась от головы антропофагов, населяющих остров Вудларк. |