Он вспоминал о любви. И ненависти. О том времени, когда ему не казалось странным, что отец, любовник его матери, живет не с ними, а в большом доме со своей женой. О том времени, когда он не знал, что именно этот факт перевернет всю его жизнь. Когда он не сознавал, что забота о сыне будет для отца лишь актом благотворительности.

Маркиз умер, а он сам теперь в некотором смысле джентльмен. По крайней мере у него теперь есть собственность и деньги, чтобы обустроиться в жизни как подобает джентльмену. У него теперь есть деньги, чтобы покупать офицерские чины, если он того пожелает, и не ждать, когда откроется вакансия для их приобретения, которая чаще всего появлялась после гибели в бою одного из офицеров.

Возможно, его положение и деньги позволят ему теперь…

Нет! Много лет назад он решил, что жизнь надо прожить одному. Что в его жизни нет места женщине.

Нет места для цепей любви.

Он умышленно не горевал по отцу. Горевать было бы лицемерием. Но он не мог не горевать по давно прошедшему детству, по утраченной наивности и безоблачному счастью. Он горевал по ребенку, каким он был, и по мужчине, каким он мог бы стать.

Описывая другого Роберта, которого она некогда знала, Жуана сказала, что он был милым и нежным мальчиком. Мальчиком с мечтательными глазами. И он горевал по тому мальчику, каким он был, которого она, судя по всему, считала умершим.

И еще он помнил, как она однажды назвала этого милого, нежного мальчика ублюдком и высмеяла. И он снова попытался раз и навсегда выбросить ее из головы и из сердца.

Дуарте Рибейру покинул свой дом и земельные угодья на юге, опустошенные армией Жюно, которая шла на Лиссабон три года назад. Как он слышал и даже видел собственными глазами, когда время от времени ненадолго появлялся там, друзья из арендаторов и крестьян восстанавливали хозяйство. Но он не собирался возвращаться домой до тех пор, пока с родной земли не прогонят окончательно и бесповоротно ненавистных французов.

Он не мог бы сосчитать, сколько французов убил собственными руками за последние три года. Он не мог бы даже приблизительно подсчитать число убитых бойцами его отряда, в состав которого входили около сорока мужчин и несколько женщин. Но всегда казалось, что этого мало. Совсем недостаточно, чтобы отомстить за смерть семьи его брата и зверское изнасилование и убийство его сестры. Он не смог простить себя за то, что не был в тот день дома. Теперь он утолял жажду мести свою и членов своего отряда — за зверства французов. Дуарте Рибейру, когда более или менее продолжительное время находился на одном месте, жил в деревне Мортагоа, расположенной в скалистых горах к востоку от Буссако. Он находился здесь большую часть весны благодаря тому, что английская армия с успехом сдерживала французов, очистив территорию Португалии и от отдельных солдат, отставших от своих частей. Его люди даже начинали ворчать, жалуясь на бездействие.

Однако все же чувствовалось постепенно нарастающее возбуждение. Все полагали, что если французам удастся прорваться сквозь линии обороны фортов Сьюдад-Родриго и Алмейда, а виконт Веллингтон не сможет оказать существенную поддержку их гарнизонам, то французы в скором времени появятся здесь. Но если даже виконт Веллингтон их и поддержит, французы, наступая на Алмейду, будут находиться на португальской земле. А как только они попадут на землю Португалии, тут же превратятся в законный объект охоты для бойцов «Орденанзы».