Роберт любил раннее утро. Если не было проливного дождя, он уезжал верхом за несколько миль, наслаждаясь свободой и одиночеством. Ему не нравилось находиться в доме, где можно было лицом к лицу столкнуться с женой отца. Теперь, когда они с отцом больше не встречались в привычной обстановке коттеджа его матери, расположенного за пределами территории Хэддингтона, он чувствовал себя неловко даже в обществе своего отца. И отец, казалось, уже не был тем веселым и добрым папой, который привозил ему подарки, играл с ним и иногда беседовал, держа маму у себя на коленях.

На следующее утро, после того как Роберт целовал Жанну у озера и пообещал увезти на белом коне в день восемнадцатилетия, он возвращался с верховой прогулки. Он улыбнулся, вспомнив их разговор, но улыбка получилась несколько печальной. Оставалось всего три дня, и он ее больше не увидит. Он будет любить ее всю жизнь, но, как только она уедет из Хэддингтона, они больше не увидятся. Она говорила, что ее отец собирается при первой возможности вернуться во Францию. Но даже если бы они остались в Англии, у них не было бы будущего. Совсем.

При мысли о своем положении незаконнорожденного сына у него защемило сердце. Но он становился мужчиной и уже понимал, что правде надо смотреть в глаза и принять ее, какой бы она ни была. Нет никакого смысла роптать на судьбу.

Приближаясь к конюшне, он заметил экипаж, стоявший возле главного входа. Экипаж принадлежал графу де Левиссу. Он соскочил с коня и подозвал проходившего мимо грума.

— Граф куда-нибудь уезжает? — спросил он.

— Они уезжают совсем, — ответил грум. — Их кучер страшно недоволен, мастер Роберт. Очень уж ему нравится здешняя деревенская таверна. Но вчера вечером приказали собираться.

Уезжают! С упавшим сердцем Роберт рассеянно передал поводья груму, хотя обычно сам ухаживал за своим конем, и направился в сторону террасы.

Перед домом его отец и маркиза прощались с графом и Жанной. Он остановился за углом дома. Жанна, одетая в темно-зеленый дорожный костюм и шляпку, выглядела хрупкой и очень юной в обществе троих взрослых людей. И очень красивой. Он теперь знал, что волосы у нее скорее темно-русые, чем черные, а темные глаза не карие, а серые. Он знал о ней гораздо больше, чем в ночь бала.

— Жанна!

Хотя она стояла довольно далеко, она увидела его, когда повернулась к открытой дверце экипажа. Помедлив мгновение, она поспешила к нему. Ее отец поднял было руку, чтобы удержать ее, но раздумал и лишь смотрел, что будет дальше-.

Роберт молчал. Зачем спрашивать, не уезжает ли она? Ясно, что уезжает. Он взглянул на нее в отчаянии. Даже попрощаться с глазу на глаз им не позволили.

— Роберт, — улыбнулась она, — я очень рада, что увиделась с тобой до отъезда. Я хотела бы попрощаться.

Он судорожно глотнул. В отличие от нее он стоял лицом к троим глядевшим на них взрослым и нескольким слугам. Он чувствовал, что все за ним наблюдают.

— Я хотела бы поблагодарить тебя за четыре приятных прогулки и за танец на террасе, — сказала она, кокетливо поглядывая на него из-под полуопущенных ресниц.

— Не стоит благодарности, Жанна… — У него перехватило дыхание, и ее имя он произнес почти шепотом.

— Но ты заслуживаешь благодарности, — настаивала она, лучезарно улыбаясь, — мне было бы очень скучно, если бы ты не позабавил меня.

Она стояла спиной к взрослым, они не могли ее услышать. Зачем же она притворяется?

— Жанна, — снова произнес он.