— Ренат какой-то, — ответила Наталья Викторовна. — Ты сама просила ни к кому тебя не подзывать.

— Но это было вчера, а не сегодня! — почти прокричала дочь. — Ну что ты опять наделала? Он был мне очень, очень, очень нужен! Может быть, это был мой последний шанс…

Ольга готова была заплакать от огорчения.

— Я же не знала, — попыталась оправдаться мать. — Ну, перезвонит еще. Эка печаль! Давай лучше в картинную галерею сходим? Вот, Вольдемар предлагает. Пошли, доченька…

— Ладно, — равнодушно ответила та, взяв себя в руки.

Каргополов разыскивал Риту по всему городу. В редакциях глянцевых журналов, в любимом ею солярии, в ресторанах, где они часто бывали, в фотостудии. Нигде ее не оказалось, и никто не знал, где она сейчас пребывает. Словно сквозь землю провалилась. А Рита в это время лежала в постели с Костей — в его снятой квартире — и безуспешно пыталась растормошить своего любимого, который был как-то непонятно холоден и молчалив.

— Ну ты просто совсем сегодня какой-то осколок айсберга, — обиженно сказала она, прекращая свои попытки. — Бревно в лесу и то выглядит живее.

— Извини, — произнес он сумрачно. — Ты же знаешь почему? Я все время думаю об операции.

— Значит, решил все-таки ехать в Израиль?

— Это необходимо.

— А я как же?

— Рита, вот сделаем там все дела, вернусь обратно, и мы вновь будем вместе.

— А вернешься ли?

Костя поцеловал ее и улыбнулся. Потом вновь нахмурился. Видимо, сердечная боль никак не отпускала его.

— Я все понимаю, — сказала Рита. — Ты меня тоже прости, тебе сейчас, конечно, не до меня. Я часто бываю вздорной идиоткой, но когда речь идет о спасении ребенка, то… я на твоей стороне. Поезжай. Ты ведь ее не любишь?

— Кого? — спросил Костя.

— Ольгу.

— Нет. Но мне кажется, что я очень сильно стал любить сына. Черт! А ведь он даже не знает еще — кто его отец? А это я, я!

Костя вскочил с кровати, стал бегать по комнате. Сгреб со стола учебники и швырнул их на пол. Пнул ногой стул. Запустил пепельницей в стенку.

— Так почему же ты ему не скажешь? — спокойно произнесла Рита. — Это ведь так просто. И угомонись, пожалуйста.

— Просто, но не легко, — отозвался Костя, вновь прыгнув в кровать и тотчас «угомонившись». — Мне, если честно тебе сказать, очень стыдно перед малышом. Я не могу вот так просто взять и выпалить: я твой папа!

— А мне кажется, подобные вещи только и нужно «выпаливать». Как из пушки, чтобы оглушить.

— Он и так оглушен болезнью. Нет, надо подождать, пока он выздоровеет. Так ты меня отпускаешь?

— В Израиль? Да. Но не далее.

— Куда уж дальше! А сама чем будешь тут заниматься?

— Найду чем, — уклончиво ответила Рита. — Опять пойду сниматься для глянцевых журналов.

— А к этому… как его… Каргополову? Не переедешь на жительство?

— Если только ты не слишком долго засидишься в Иерусалиме. Полгода ждать обещаю.

— Всего-то? Пенелопа своего Одиссея лет двадцать ждала.

— Пойми, мне тоже надо свою жизнь как-то устраивать. Я не Пенелопа, полотно ткать не стану.

Рита отвернулась к стене. Константин опять соскочил с кровати. Был он то почти мертвым от неподвижности, то живее всех живых, как ртуть или господин Ульянов-Ленин.

— Собирайся! — сказал он, и сам начал быстро напяливать одежду, не попадая ногой в штанину.