Знаю и потому хмуро припечатываю:

— Мне не встать с этого кресла, как бы сильно ты этого ни хотела.

— А ты сам разве этого не хочешь?

— Хочу. Только в отличии от некоторых предпочитаю быть реалистом… Не стоило мне изначально тебя слушать — все это пустое, — кивком головы указываю на спортивные тренажеры, установленные отцом специально для меня.

Стефани так сильно прикусывает щеку, что я боюсь, как бы она не проделала в ней дыру.

— У всех бывают «черные полосы», я могу это понять, — произносит она через минуту. — Возможно, тебе просто нужно время, чтобы успокоиться…

— Успокоиться? Да я спокоен, как никогда.

— Возможно, — продолжает девушка, словно и не слышала меня вовсе, — предстоящая женитьбы отца каким-то образом отразилась на твоем душевном благополучии. — Возможно, тебе одиноко и…

— Так, прекрати, — прерываю я девушку не без иронии. — С каких это пор ты стала еще и моим психотерапевтом? — быть насмешливым у меня выходит лучше всего. — Я в полном порядке, ясно?

Стефани не выглядит убежденной, лишь строго сводит на переносице свои тонкие черные бровки — сердится.

— Все, я в душ, — этой фразой я ставлю своеобразную точку в нашем разговоре, а потом добавляю, просто, чтобы разгладить складку на ее лбу: — Хочешь со мной?

Она мгновенно покрывается краской, чем в очередной раз несказанно меня веселит (если в своем нынешнем душевном состоянии я вообще способен искренне веселиться), и присовокупляет:

— Вот уж нет, даже и не надейся.

— Так и знал, что парню-калеке особо рассчитывать не на что, — наигранно вздыхаю я, а потом поспешно выкатываюсь из комнаты… потому что горько. Потому что давит… безысходность, тоска, отчаяние. Я хочу ходить. А кто бы не хотел? И всего остального хочу тоже, просто признаться себе в этом боюсь…

Вспоминаю Барбадос год назад и тенистую террасу в отеле, на которой мы с Шарлоттой впервые за долгое время встретились вновь… На ней были короткие черные шортики и ярко-красная футболка, что в сочетании напоминало мне Цетозию Библис, бабочку с оранжево-красной предупреждающей окраской, — она была одной из моих любимых — и я тогда впервые по-настоящему обнял Шарлотту.

— Эй, эй, — улыбнулась она, — хочешь меня раздавить? — Улыбка у нее была такой же солнечной, как небо Барбадоса, и я искренне порадовался за нее. Особенно меня проняло, когда она тихо добавила: — Я так скучала по тебе, Алекс. Хорошо, что ты здесь! Помнишь, мы хотели оказаться на тропическом острове вместе…

— Только ты, помнится, обещала взять меня с собой, но сбежала в гордом одиночестве… Где отец?

— Извини, — виновато пожала она плечами в красной футболке. — Так вышло… А Адриан сейчас подойдет, — и смутилась.

Я знал причину ее смущения и мог легко ее успокоить, но все-таки не сдержался от «шпильки»:

— А еще ты обещала, что поговоришь со мной, когда будешь готова, однако так этого и не сделала…

Шарлотта смутилась еще больше:

— Знаю, мне нет прощения, — и неожиданно ткнулась носом в мои колени, я даже дернулся от ее прикосновения. Это было так просто для нее… и так волнительно для меня. Я тяжело сглотнул.

— Да брось, ты давно прощена, — с улыбкой произнес я, а потом затушевал собственное волнение шуткой: — Думаешь, это не круто заполучить такую молодую мамочку?! Да это стопроцентный восторг, подруга.