Он вынул длинный потертый бумажник из страусиной кожи и швырнул на стойку несколько визиток.

– Не я здесь босс, – сказал Микки. – У меня только буфет.

Но карточку он взял с почтением. Толстые пальцы Микки покрывали черные метки от ножа.

– Советую связаться со мной.

– Я передам администрации. Они в центре.

– Микки, а кто владелец бани? – поинтересовался я.

– Я знаю только администрацию в центре.

«Вот забавно, – подумал я, – если и баня принадлежит мафии».

– Джордж Свибел здесь? – спросил Кантабиле.

– Нет.

– Ладно. Я хочу оставить ему сообщение.

– Я дам вам что‑нибудь, на чем можно писать, – предложил Микки.

– Что тут писать! Скажите ему, что он кусок дерьма. И что это я сказал.

Микки уже успел надеть очки, чтобы поискать листок бумаги. Он повернул к нам лицо и, поблескивая стеклами, выразительно уставился на нас, давая понять: его дело – только салат, стейки и рыба сиг. Про старого Майрона, который парился внизу, Кантабиле ничего не спросил.

Мы вышли на улицу. Небо внезапно прояснилось. Я не мог решить, какая погода лучше соответствует окружавшему нас пейзажу – унылая или солнечная. Похолодало, воздух стал прозрачным, и резкие тени от почерневших зданий пересекали тротуар.

Я обратился к Кантабиле:

– А теперь позволь мне наконец отдать тебе деньги. Я принес новые купюры. И закончим это дело, мистер Кантабиле.

– Что? И все? Ты думаешь, все так просто? – поинтересовался Ринальдо.

– Ну, извини. Этого не должно было случиться. Я сожалею.

– Сожалеешь? Ты сожалеешь о своей изуродованной машине. Ты, Ситрин, отозвал чек, который выписал для меня. Все об этом болтали. Все знали. И ты думаешь, что мне все равно?

– Мистер Кантабиле! Кто такие «все»? Кто об этом болтал? Неужели действительно все так серьезно? Я был не прав…

– Не прав! Ты чертова обезьяна!

– Ладно, я свалял дурака.

– Это твой дружок Джордж подсказал тебе придержать денежки, и ты отозвал чек. Ты что, всегда слушаешь эту задницу? Почему же он не поймал нас с Эмилем за руку прямо на месте? Нет, он использовал тебя, чтобы провернуть этот подлый трюк, и после этого вы с ним, сговорившись с гробовщиком, держателем смокингов и другими болванами, пустили слух, что Ринальдо Кантабиле шулер. Черта с два! Из такого дельца просто так не выкарабкаешься. Неужели ты не понимал?

– Нет. Но сейчас понимаю.

– Уж и не знаю, что ты там понимаешь. Мы играли на виду у всех, и я тебя не понимаю. Ты когда собираешься что‑то сделать, знаешь, что делаешь?

Последние слова он произнес с расстановкой, делая яростные ударения и бросая каждый слог мне в лицо. Потом он выхватил у меня реглан, который я все еще держал, насыщенного коричневого цвета реглан с большими пуговицами. Такие пуговицы, должно быть, лежали в коробочке со швейными принадлежностями Цирцеи. Очень красивые, но больше похожие на восточные украшения.

Прежде я видел такое одеяние только у покойного полковника Маккормика[138]. Мне тогда было около двенадцати. Лимузин полковника остановился напротив Трибюн‑тауэр[139], и из него вышли два низкорослых человека. Каждый держал по два пистолета. Низко пригибаясь, они обошли вокруг машины. Затем под прикрытием четырех стволов из машины вышел полковник в точно таком же пальто табачного цвета, как у Кантабиле, и в тесной шляпе с поблескивающим шероховатым ворсом. В тот день дул сильный ветер, и в прозрачном воздухе шляпа сверкала, как заросли крапивы.