Проследив за исполнением своего распоряжения, старик взглянул на меня.

— Ты кто такая? — Пили они наверняка вместе, хотя дед казался совершенно трезвым. — Ты откуда взялась, фря?

Фря, насколько мне известно, женский род. От мужского — фраер. Малоизвестное широкой публике, это слово в основном употребляется лицами, разбирающимися в блатном жаргоне прошлых времен.

— Ну?! — подогнал он меня чересчур грозно.

Во мне всколыхнулась волна холодного бешенства. Взяв со стола стакан, я сполоснула его водкой, выплеснув ее прямо на босые ноги старика, налила себе пальца на два и выпила одним глотком, не почувствовав вкуса. Окурок все еще дымился у меня в руке, и я бросила его в тарелку с остатками картошки. Только после этого одарила Семиродова — а я была уверена, что это он — ответом. Поднимаясь с места, я повернулась к нему лицом:

— С улицы. Я всего лишь случайная прохожая. Забрела к вам попросить помощи и чуть не угодила в проволочный переплет.

— Это не Катька, Кирилл Федорович! — ясно и быстро проговорил «мерзавец». — Ошиблись мы.

— Мы? — прозвучало удивленно.

Мягко шлепая босыми ногами, старик медленно прошел к покинутому мной стулу и со вздохом уселся на него.

— Я… — растерянно поправился «мерзавец», но он уже перестал существовать для Кирилла Федоровича.

— О чем базаришь, если ты без спросу в чужой дом влезла?

— Влезают воры, — ответила я со всей вежливостью, на которую только была способна. — А я вошла.

— Не воры, а крадуны, — невозмутимо поправил он. — Воры по домам не шарят.

Не хватало мне с ним еще спорить на тему блатной иерархии!

— Если не дозвалась хозяев, то надо было повернуться и уходить. Разве не так?

— Так. Но и войдя без разрешения, я не заслужила петли на шею.

— Все виноваты, — рассудил он примирительно. — Сунулась ты куда не надо, не зная дел, вот и пострадала. Давай мы извинимся за неприятность, и иди своей дорогой.

— Ничего себе неприятность! — Я дотронулась до шеи. — Рубец останется. А если дорога моя у ваших ворот кончается? Тогда как?

Ух как зыркнул на меня Кирилл Семиродов! Ух как сузил свои глаза в пронзительном прищуре! Что, не выдержал борзости моей, урка замшелый, психовать начал? Давай-давай, в гляделки поиграем. Кто кого? Жаль, что ты стар, а то я — по своему теперешнему настроению — или научила бы тебя разговаривать, как полагается, или отмордовала бы без жалости!

Семиродов не выдержал, отвел глаза. Вежливо, без вывертов, попросил:

— Я что-то не понял про ворота. Но ты подожди, Маша, мы с тобой сейчас вдвоем побазарим.

До меня не сразу дошло, что в былые времена «Машами» называли уважаемых в блатной среде женщин. Подойдя к старику вплотную, я нагнулась к его лицу и, держа ладонь на больной шее, по-змеиному прошипела:

— Ты, бывший, не буду я с тобой разговаривать после этого. Боюсь потерять уважение к твоим сединам и поступить недостойно. Завтра жди. Тогда и поговорим. И счет тебе за сегодняшнее выставлю. Не этому лоху, — я ткнула пальцем в Ивана, — а тебе.