На сходѣ были уже всѣ въ сборѣ. Толпа мужиковъ была подѣлившись на двѣ партіи: одна большая, другая маленькая. Маленькая партія состояла большею частью изъ мужиковъ-чистяковъ и групировалась около Антипа Яковлева.

— Достаточно ли зѣньки-то даровымъ виномъ налилъ? Ахъ, ты! А еще староста! встрѣтилъ старосту Антипъ Яковлевъ и презрительно посмотрѣлъ на него.

— Не твое дѣло! Чего задираешь! Ты подносилъ, что ли? огрызнулся староста. — Ты не подносилъ, такъ и корить другихъ нечего! Ты лучше покори себя, какъ ты у сиротъ Ермиловыхъ за пять рублей на лугъ арендатель, когда этому лугу цѣна тридцать цѣлковыхъ. Думаешь, бороду-то сѣдую до пупа отростилъ, такъ на святого похожъ! Знаемъ мы тебя тоже!

Староста бросилъ окурокъ папиросы, который курилъ, вошелъ въ толпу мужиковъ и пріосанился, стараясь не качаться на ногахъ. Писарь помѣстился съ нимъ рядомъ. Староста снялъ шапку, перекрестился.

— Открываю сходъ… произнесъ онъ.

Писарь полѣзъ въ папку, вынулъ бумагу и принялся читать предложеніе кабатчика Аверьяна Пантелеича міру объ открытіи трактира и постоялаго двора въ Колдовинѣ.

— Не надо! Не надо читать! Знаемъ! — кричали мужики.

— Нельзя, господа, не читавши… Долженъ же я для порядка…

Писарь продолжалъ читать. Мужики не слушали и разговаривали. Наконецъ чтеніе кончилось и заговорилъ староста.

— Такъ и такъ, православные. Бумагу мы слышали. Означенный крестьянинъ Ярославской губерніи, Любимовскаго уѣзда Аверьянъ Пантелеичъ кланяется міру и проситъ…

— Проситъ деревню продать? А ты ужъ продалъ! Ты Бога прежде побойся! послышалось изъ партіи Антипа Яковлева.

— Я Бога боюсь чудесно, отвѣчалъ староста и продолжалъ:- И означенный крестьянинъ проситъ двѣсти саженъ земли на выстройку дома, чтобы открыть заведеніе… И чтобъ на десять лѣтъ. А по окончаніи домъ нашъ и можемъ школу открыть… И пять ведеръ вина отъ него на поклонъ и двѣсти рублевъ денегъ кажинный годъ.

— Мало пять ведеръ… Семь желаемъ!.. раздались голоса изъ большой партіи мужиковъ. — Семь, а то не согласны! Пусть семь выставляетъ! Семь ведеръ и триста рублей арендательскихъ! Триста, а не двѣсти!

— Ничего не надо! Не надо намъ кабака! загалдѣлъ Антипъ Яковлевъ. — Православные! Не забывайте Бога! Не продавайте деревню! Э-эхъ, вѣдь есть же у людей совѣсть! Не согласны! Ни за что не согласны!

— Чего ты, Антипъ Яковличъ, орешь-то? Вѣдь тутъ какъ міръ, а не ты… Я міръ спрашиваю… оборвалъ его староста.

— Триста и пять ведеръ вина! Тогда согласны и будемъ молиться… Пять ведеръ достаточно… кричалъ изъ большой партіи рыжебородый Емельянъ Сидоровъ по прозванью Мясникъ. — А лучше мы такъ постановимъ и порѣшимъ, чтобъ Аверьянъ Пантелеевъ намъ каждый годъ объ эту пору два ведра вина выставлялъ. Вотъ ежели онъ на это согласенъ, то и пусть доброму дѣлу быть.

— Двѣсти рублей, ребята, довольно! Чего тутъ? Вѣдь домъ будетъ потомъ нашъ! слышалось возраженіе. — Двѣсти рублей, а вина семь ведеръ.

— Куда тебѣ семь ведеръ, лѣшему! И съ пяти облопаемся. Лучше же триста рублевъ на общество.

— Православные! Побойтесь Бога! Неужто же продавать деревню! снова гремѣлъ возгласъ Антипа Яковлева. — И такъ вѣдь у насъ пьяницъ-то достаточно… Вонъ двое еле на ногахъ стоятъ… кивалъ онъ на сына Буялихи и на старосту.

— А ты мнѣ подносилъ? Нешто подносилъ? подскочилъ къ нему староста. — Какую такую ты имѣешь собственную праву начальство корить! Я тутъ начальство, я тутъ набольшій, а ты…

— Не про тебя рѣчь… Чего ты лѣзешь-то? Я про другихъ говорю… увильнулъ Антипъ Яковлевъ и продолжалъ:- Не продавайте, православные, деревни, наплюйте вы на дьявола-искусителя, а ежели кто отъ него впередъ за это дѣло брюхомъ и подаркомъ вынесъ, то нечего его жалѣть.