Аполлон понимал, что они не успеют выйти из вагона и пересесть в следующий, пока открыты двери. Он не собирался рисковать, ведь у Эммы могли в любой момент возобновиться схватки. Получалось, что им придется вытерпеть все представление до конца.

– Черные парни оголяются? – спросил лидер парней.

– Нет, только расслабляются! – хором отозвались остальные.

Эмма покачивалась, стоя на месте и надув щеки, потом она поднесла одну руку к губам. Аполлон прижался к ней, чтобы поддержать, пытаясь понять, что они станут делать, если ее стошнит. Кого оставшиеся в вагоне несколько пассажиров будут ненавидеть больше – танцоров или пару, перепачканную рвотой? О, Нью-Йорк.

На Западной Четвертой улице Аполлон осторожно опустил Эмму на угловое пластиковое сиденье. Но, как только она села – и весь ее вес начал давить на копчик, – она снова качнулась вперед, и ее лицо напряглось. Сидеть было больно, но, если она встанет, ее вырвет, а им ехать еще десять остановок.

Эмма посмотрела на Аполлона, и в ее глазах появилось слегка отсутствующее выражение.

– Почему ты ничего не ел, кроме хлеба? – спросила она. – Ты знаешь, как там хорошо кормят?

Шутки – это хорошо. Никому и никогда не удавалось пошутить во время схваток. Аполлон снял куртку, скатал ее в шар и подложил Эмме под спину. На платформу с противоположной стороны подошел местный поезд Линии С. Двери открылись, и пассажиры устремились к поезду Линии А. Вагон, только что практически пустой, наполовину заполнился людьми.

Как раз перед тем, как двери закрылись, вошли еще трое пассажиров: мать с двумя детьми, девочкой лет девяти и малышом, спавшим в коляске. Она увидела Аполлона и Эмму – двух взрослых потных людей – и быстро окинула взглядом вагон.

– Время шоу, леди и джентльмены, время шоу! – кричали парни.

Женщина опустила плечи, сдаваясь. Танцоры переместились к центру вагона, и их музыка каким-то непостижимым образом стала еще громче. Большая часть пассажиров вела себя так, словно ничего не происходило, не играла громкая музыка, а четверо молодых парней не совершали невероятные акробатические трюки; впрочем, несколько человек начали возмущаться, когда поезд тронулся с места.

Женщина с детьми покатила коляску к местам, расположенным напротив Аполлона и Эммы, что-то сказала своей девятилетней дочери по-испански, и та последовала за ней. Девочка села на свободное место и вытащила из сумки книгу. На мгновение Аполлон подумал, что эта женщина могла находиться в библиотеке Форт-Вашингтон в тот день, когда он познакомился с Эммой. Невозможно, невероятно, но ему захотелось выхватить книгу из рук девочки, чтобы посмотреть, есть ли внутри печать.

Девочка не обращала внимания ни на танцоров, ни на Аполлона с Эммой. У нее в руках была книга, и ее все устраивало. Малыш в коляске продолжал спать, и их мать теперь посмотрела на Аполлона и Эмму иначе. Может быть, сначала из-за пота и тяжелого дыхания она решила, что перед ней наркоманы, слетевшие с катушек на Линии А, но она наконец заметила живот Эммы, принялась внимательно за ней наблюдать, и на несколько мгновений их глаза встретились.

Эмма слегка подвинулась, когда поезд стал набирать скорость, грохоча, словно американские горки. Вагон тряхнуло, Эмму отбросило на спинку, и ее окатила новая волна сильной боли. Она прижалась лицом к плечу Аполлона, он ее обнял, и сквозь рубашку она почувствовала, что его кожа стала влажной. Аполлон опустил глаза и увидел, что Эмма вытирает подбородок о его рубашку, изо всех сил сжав губы.

Они доехали до Четырнадцатой улицы, и парни выключили радио, когда в вагон вошли двое полицейских из Нью-Йоркского департамента полиции. Полицейские знали, чем занимаются парни, но удовлетворились тем, что они перестали шуметь. Поездка от Четырнадцатой до Сорок второй улицы с выключенной музыкой показалась тихой, как в пещере.