Но если сейчас Демка уйдет - Архаров живо вспомнит ту чумную осень, когда Орлов вмешался в судьбу московской полиции. Тогда отвечать за сбежавшего Костемарова придется всем.
Федька не очень любил принимать решения. То есть, когда он по приказу Архарова занимался каким-то розыском, то охотно проявлял самостоятельность. Сейчас же он предпочел бы, чтобы рядом оказался обер-полицмейстер в своей тяжеленной синей шубе и в любимых валенках. И отдал приказ - дурака Демку связать, доставить на Лубянку и уложить у Шварца в верхнем подвале, в той самой конуре, куда порой определяли на ночлег доктора Воробьева, заперев ее снаружи поплотнее. А утром будет уже другой разговор.
- Слушаюсь, ваша милость, - отвечал бы радостный Федька. Тем более, что у него всегда была при себе для такой надобности веревка.
Но гнать перед собой связанного Демку обратно к Преображенской заставе, при этом непременно разминувшись с драгунами, и сдавать его под временный присмотр «кумы» Федька не мог.
На одной чаше умозрительных весов оказались все неприятности, связанные с Демкиным дезертирством. На другой - судьба рейда и шайки налетчиков. Если допустить, чтобы беглецы нашли своих и предупредили, будет плохо - ищи-свищи потом этих налетчиков! Только по весне, когда сойдет снег, явятся на обочинах догола раздетые покойники.
Чаши замерли в неустойчивом равновесии. Ошалевшая Федькина душа металась меж ними, толкала весы, чтобы хоть что-то перевесило. Не получалось.
И вдруг сжалился Господь - спустился с небес овальный медальон на разорванной ленточке, лег на одну из чаш - и сразу все сделалось ясно.
О Господи, а коли и она - на той обочине?… Спаси и сохрани!
- Ну и черт с тобой, - сказал Федька вслед дезертиру. - Без тебя управлюсь.
У него были пистолет, хороший нож, веревка, огниво, стеклянная фляжка с водкой, да еще на поясе болтался старый палаш, которым он еще не научился владеть столь же великолепно, как Клаварош. Обращению с ножом, кстати, тот же Демка и выучил.
Федька вздохнул и пошел по глубоким следам беглецов.
Он понятия не имел, где тут что, знал только, что сбиваться со следа нельзя, даже если налетчики примутся петлять, как зайцы.
Они, разумеется, забрели куда-то не туда - след привел к деревянному тыну и поплелся вдоль него. Потом беглецы нашли дыру, забрались через нее в лес - и тут Федька хлебнул горюшка, потому что следы перестали быть заметны. Он уже хотел было возвращаться, но набрел на просеку, а просека вывела к откосу, который был берегом речки Серебрянки. Сама речка лежала внизу белая-белая, снег выглядел нетронутым, и Федька вовремя вспомнил, что говорил Демка про сторожевую башню. Он стал ее высматривать издали и не сразу сыскал - мешали деревья.
Башня оказалась островерхой, с черными окнами - надо думать, под шатровой крышей была когда-то звонница. Когда-то она, видимо, была выбеленной, теперь краска сошла, башня была почти так же темна, как ночное небо.
Следы привели к мосту - длинному, сажен в полсотни, с арками, чересчур великолепному для этого опустевшего места. Следы и на мост взошли, и, сколько было видно, исчезали в полукруглом проеме под башней, где когда-то были ворота.
Федька задумался. Похоже, Демка был прав - налетчики свили себе гнездо на развалинах бывшего царского дворца и не только дворца.
Остров стал тем образцом, по которому государь хотел преобразить жизнь своего царства, да только не успел. Многое погибло, но устоял храм, но оставалось немало хозяйственных построек, которые все никак не рушились, никому они не были нужны и стояли по берегам Серебрянки и прудов мрачными монументами былого величия Измайлова. Заводы на острове, когда-то поражавшие иностранцев, теперь были известны только лесникам.
Несколько минут Федька думал - идти ли на остров по каменному мосту, или переправиться где-то в сторонке, неприметненько, по льду Серебрянки. |