Он посмотрел в другую сторону, на синеву озера и низкое солнце, и опустился на колени в темно-зеленую траву. В глубоком поклоне прикоснулся лбом к земле, три раза.

В времена Первой династии, более девятисот лет назад, один учитель написал: когда человека возвращают живым от высоких дверей смерти, от грани перехода во тьму, на него с тех пор навечно возлагается бремя прожить дарованную ему жизнь так, чтобы быть достойным этого возвращения.

Другие на протяжении веков учили по-другому: если ты выжил таким образом, это значит, что ты еще не узнал того, что был послан узнать в единственной дарованной тебе жизни. Хотя это, в действительности, можно считать просто иной разновидностью бремени, подумал Тай, стоя на коленях в луговой траве. Перед ним вдруг возник образ отца, кормящего уток в их речке.

Он посмотрел на озеро, более темную синеву в горном воздухе. Потом встал и повернулся к тагурам. Увидел, что Гнам подошел к мертвой женщине. Он оттащил ее от стены, выдернул свои стрелы из тела и небрежно отбросил их прочь. Ее волосы рассыпались на ветру: узел развязался, шпильки выпали. Гнам наклонился, раздвинул ей ноги, уложил их.

И начал снимать свои доспехи.

Тай заморгал, не веря своим глазам.

— Что ты делаешь? — звук собственного голоса испугал его.

— Она еще теплая, — ответил солдат. — Пусть это будет моей наградой.

Тай уставился на Бицана. Тот отвернулся.

— Не говори, что ваши солдаты никогда так не поступают, — произнес тагурский командир, но он смотрел на горы, не встречаясь взглядом с Таем.

— Ни один из моих солдат никогда так не делал, — возразил Тай. — И никто не сделает в моем присутствии.

Всего три шага, и он поднял ближайший к нему каньлиньский меч.

Уже давно он не держал в руках такого меча. Балансировка была безупречной, тяжесть без тяжести. Тай вытянул клинок в сторону молодого солдата.

Руки Гнама прекратили дергать завязки доспехов. Он казался удивленным.

— Она приехала сюда, чтобы убить тебя. А я только что спас тебе жизнь.

Это было не совсем так, но достаточно близко к правде.

— Я тебе благодарен. И надеюсь, что смогу когда-нибудь отдать тебе долг. Но этого не произойдет, если я убью тебя сейчас, а я это сделаю, если ты прикоснешься к ней. Если не хочешь сразиться со мной.

Гнам пожал плечами:

— Я могу, — он начал снова затягивать свои завязки.

— Ты умрешь, — тихо произнес Тай. — Ты должен это знать.

Молодой тагур был храбрым. Он должен быть храбрым, если спустился обратно в долину.

Тай изо всех сил старался найти слова, чтобы вывести их из этого положения, дать молодому человеку спасти лицо.

— Подумай об этом, — сказал он. — Ветер, который налетел. Это были мертвецы. Они… здесь, со мной.

Он снова взглянул на Бицана, который внезапно стал странно пассивным. Тай настойчиво продолжал:

— Я провел здесь два года, стараясь почтить мертвых. Обесчестить покойницу будет насмешкой над этим.

— Она приехала, чтобы убить тебя, — повторил Гнам, будто Тай слабоумный.

— Каждый из мертвецов на этом лугу пришел сюда убить кого-то! — не выдержав, закричал Тай.

Его слова поплыли в разреженном воздухе. Сейчас стало прохладнее, солнце висело низко.

— Гнам, — произнес наконец Бицан, — нет времени на драку, если мы хотим убраться отсюда до темноты. И, поверь мне, после того, что только что случилось, я этого хочу. Садись на коня. Мы уезжаем.

Он обошел хижину сбоку. Через минуту вернулся на своем великолепном сардийском коне, ведя коня солдата в поводу.