|
Основание к столь, казалось бы, противоположным чувствам, как ни странно, одно: интуитивное «понимание» истинных, пусть и скрываемых намерений «дорогого экстрасенса». Липач липача всегда отличит и поймёт. Уже одно осознание того, что сейчас его, Сергея, попытаются подчинить, могло защитить его в эпизоде с рамками, при первом его посещении Центра. К тому же солидные, дарёные патриархией иконы в Центре на Сергея расслабляющего впечатления могли и не произвести, потому что свою фальшивомонетническую карьеру он начинал с выполнения противозаконного, но хорошо оплаченного заказа от одного из достаточно высокопоставленных иерархов православной церкви. Скорее, наоборот, присутствие икон в Центре послужило предупреждением: здесь жульё. Не потому что в Центре, а потому что иконы.
И всё это не считая того, что всякий жулик, чтобы не попасться, вынужден защищаться, в том числе и от энергетических способов о нём познания. Что касается «дружбы», то она в определённом смысле реализовалась. В каком — об этом в одной из последующих глав. А вот с П. Сергей сойтись не смог. Ни в каком смысле. Толстого, как читатель уже догадался, Сергей желания читать не испытывает. Библейские же предпочтения В. и П. ему и вовсе смешны. Но смешны только внешне, на самом же деле он всё время требует, чтобы сестра от этих убеждений отказалась. Можно ли осуждать П. в том, что на протяжении двух лет он соглашался с В. в том, что её брат — хороший? Что, найдя в себе после Сергея некую конструкцию из чернёного алюминия, он попросту отказался поверить в её существование? В оправдание П. можно заметить, что видел он брата В. только глазами застольного гостя, и, надо признаться, за столом Сергей на хлебосольного (а, следовательно, доброго?) хозяина умеет быть убедительно похож. Переосмысление брата В. началось с появлением у П. возможности наблюдать Сергея, когда они вместе два месяца занимались ремонтом квартир. Вот таков человек, во многом определивший формы несчастий нашей В. Этот анализ вовсе не перетряхивание грязного белья, а необходимая операция для придания причинно-следственным связям «Катарсиса…» большей объёмности. Если же называть вещи своими именами, то брат В. — достаточно яркий некрофил, с инверсированным поведением, утончённый, требующий от окружающих удовлетворения не только своих садистских потребностей, но и мазохистских. Разумеется, по сравнению с Гитлером, Гришкой или «дорогим экстрасенсом» Сергей выглядит невзрачно (те — «ярчайшие»). А вообще мы предоставляем читателю самому решать, к какой зоне относится брат В. Что до сестры, то в её подсознание он внедрился, когда она была ещё ребёнком, — и беспрепятственно десятилетиями по нему расползался.
* * * Перемещение Сергея из одной семьи в другую привело не только к прекращению гнойных заболеваний у выгнавшей его жены, но и к многочисленным изменениям в семье его детства. Его после изгнания возращение нам интересно только с той точки зрения, что по последовавшим за этим изменениям с В. и остальными членами семьи мы можем ответить на ряд поставленных в «Катарсисе…» вопросов, на которые до сих пор мы были не в состоянии ответить, в частности: — почему В. так долго (без малого год) держалась в целительском Центре; — почему ребёнок В. несёт на себе отчётливые следы воспитания некрофилом (негативизм, mania anglicana, плохая учёба, навязчивое желание обмануть, всепобеждающее стремление впасть в транс). На понятийно-логическом уровне мышления В. её брат присутствует как персонаж, глобально положительный. Дескать, поэтому она его «очень любит». Но она также утверждает, что не только она, но и Сергей любит её дочь; общность чувства, вообще говоря, даёт основание усомниться, любит ли дочку сама В. То есть, безусловно, любит, только в каком смысле: редчайшем божественном или распространённейшем садомазохистском? Очевидно, что под словом «любовь» она имеет в виду один и тот же тип эмоциональных переживаний: она «любила» своего первого мужа, брата, «дорогого экстрасенса», дочку и мать. |
