|
её брат присутствует как персонаж, глобально положительный. Дескать, поэтому она его «очень любит». Но она также утверждает, что не только она, но и Сергей любит её дочь; общность чувства, вообще говоря, даёт основание усомниться, любит ли дочку сама В. То есть, безусловно, любит, только в каком смысле: редчайшем божественном или распространённейшем садомазохистском? Очевидно, что под словом «любовь» она имеет в виду один и тот же тип эмоциональных переживаний: она «любила» своего первого мужа, брата, «дорогого экстрасенса», дочку и мать. А вот П. она не «любит». К нему у неё совершенно иное отношение. Даже слово это она упорно не употребляет. Итак, если В. дочку свою в присутствии брата не любила (в биофильном смысле слова), то становятся понятны свойства её характера (характер ребёнка — проявление истинного отношения к нему матери). Не любила? Как такое может быть, если не только П., но и читатель ясно видит, что В. к злобным женщинам явно не относится?!
Объяснить это противоречие П. удалось только после возвращения Сергея домой: рядом с ним В. стала совершенно иной, чем рядом с П.! Она стала деструктивна, сознание стало рваным, как интересная собеседница она перестала существовать, генитальная возбудимость исчезла, с П. она не просто поссорилась, но, в сущности, его выгнала. Зато появились многочисленные проявления типичного анально-накопительского характера (тема денег, понимание взаимоотношений как власти и подчинения (вдруг стала требовать, чтобы П. подчинялся без рассуждений), деструктивное поведение, появление брезгливого (некрофилического) выражения губ, чего у В. во всё время её знакомства с П. не наблюдалось, и т. п.). Даже грудь — и та существенно сократилась в размерах. Тема раздвоения личности наиболее эффектно представлена в рассказах об обитателях психиатрических лечебниц, где «Александру Македонскому» никак не могут втолковать, что он ещё вчера был «Наполеоном», а десять лет назад каким-нибудь Нечипуренко Григорием Ивановичем. За пределами сумасшедших домов этот феномен можно наблюдать на примере адептов разнообразных сект или учеников какого-нибудь «исключительного» жреца государственной религии — словом, любого человека, позволяющего себе подпасть под влияние яркого некрофила: до знакомства с вожаком они одни, после же знакомства их как подменяют, причём меняется всё — тембр голоса, образ мыслей, стиль одежды — они не слушают никого, кроме вожака, и только после его смерти или ареста, спустя, в среднем, пять-девять лет становятся почти прежними. Эти курьёзные случаи помогают обратить внимание на более распространённый феномен: всякий человек даже в течение дня может быть как бы разными индивидами. Об этом прекрасно писал Эрик Бёрн. Он говорил, что есть три основных психических состояния человека: Взрослый, Ребёнок, Родитель. Проблема конструктивных взаимоотношений, по Эрику Бёрну, заключается в том, что люди не замечают за собой ступенеобразных изменений, что мешает принимать верные решения, портит взаимоотношения даже близких людей, и так далее. Как утверждает Бёрн и многочисленные его последователи, участие в трансакционных группах, где обучают замечать переходы состояний личности у других, а тем самым впоследствии контролировать себя, приводит к улучшению приспособленности к жизни. Мы не будем вдаваться в тонкости трансакционного анализа, нам достаточно показать, что геометрические особенности тела и документы — это ещё недостаточные основания идентифицировать личность. Характерная особенность перехода из одной «индивидности» в другую заключается в том, что человек во многом не помнит, что с ним происходило в предыдущем его состоянии. Так и В.: она, как вы помните, в хорошем своём состоянии говорила, что у неё ощущение, что ничего из того, что с ней было в Центре, как бы не было. Когда она входила в состояние ссоры с П., она зеркальным образом эту фразу повторяла: того, что у неё было с П. |
