Президент поскреб подбородок.

— А почему вы хотите начать осуществление «Сицилианского проекта» раньше, чем у вас появится стопроцентная уверенность в успехе?

— Это игра, сэр, — просто ответил Доннер. — И мы ставим на то, что либо в ближайшие шестнадцать месяцев сумеем получить бизаний лабораторным путем, либо через те же шестнадцать месяцев нам придется искать залежи бизания, одно из двух.

— Даже если потребуется десять лет, — вставил реплику Сигрем, — то все равно система будет уже установлена на границах. В этом случае время — единственная потеря.

Президент поднялся из-за стола.

— Господа, я поддерживаю ваши планы, чтобы не сказать фантазии. Но только при одном условии. В вашем распоряжении восемнадцать месяцев и десять дней. Ровно столько мне еще оставаться на своем посту. Я не знаю, кто придет сюда за мною вслед. А посему в наших общих интересах сделать так, чтобы за указанный срок были получены какие-то практические результаты.

Оба исследователя по другую сторону стола заметно сникли.

Наконец Сигрем нашелся:

— Благодарю вас, господин Президент. Мы все, вся наша группа, приложим максимум усилий. Все, что сможем. Прошу верить.

— Хорошо. А теперь прошу меня извинить. Мне надо в Роуз Гарден позировать с группой жирных старых Дочерей Американской революции. — Он протянул обоим руку. — Удачи. И постарайтесь не подставить меня с этим вашим планом. У Эйзенхауэра была история с У-2, самолетом-разведчиком, если помните. Так вот мне подобного удовольствия не нужно. Поняли?

И прежде чем Сигрем или Доннер нашлись, что ответить, Президент вышел через боковую дверь.

— Удачно съездили, — сказал Сигрем. — Кажется, и до тебя это дошло, нет?

— Он еще будет мне говорить… Если бы Президент узнал, что мы заслали нашего парня к русским две недели назад, его бы удар хватил.

— Все может быть, — вполголоса пробурчал Сигрем. — Все может быть, если НУМА не сможет вызволить нашего парня.

Глаза его были прикрыты, кровь медленно стекала в снег. Когда сознание начало понемногу возвращаться к нему, перед глазами запрыгали огни. По телу прошла сильная судорога, задела желудок, и Коплина вырвало. В него попали один или два раза? Он не был уверен.

Он открыл глаза, перевернулся на живот и осторожно встал на четвереньки. Голова гудела, как колокол. Он потрогал рукой холодную, с запекшейся вокруг кровью, рану над левым виском. Самым неприятным ощущением в данную минуту была чудовищная головная боль. Мороз действовал как анестезия. Перестало жечь в левом боку, под ребрами, куда попала вторая пуля, пальцами он чувствовал мерзкую липкость сочившейся крови. Кровь пропитала одежду, стекала по телу и дальше — по ноге.

Автоматная очередь эхом отдалась в горах. Коплин огляделся, насколько это оказалось возможным, однако со всех сторон видел только снег, снег и снег, задуваемый норовистым арктическим ветром. Еще один выстрел сотряс ледяной воздух. Коплин подумал, что стреляют где-то неподалеку, ярдов за сто, не больше. Должно быть, русские пограничники палят наугад.

Всякая мысль о том, чтобы выбраться отсюда живым, казалась праздной. Все было кончено. Ни за что не добраться ему до бухты, куда причалило его лодку. Да и не смог бы он в таком состоянии на лодке двадцати восьми футов в длину проплыть пятьдесят миль по морю до американского океанографического судна.

Он повалился в снег. Потеря крови лишила его сил. Русские едва ли найдут его. Если найдут, то мертвым. Это было непременное условие сделки с Мета Секшн. Если придется умирать, следует сделать так, чтобы тела его не нашли.

Превозмогая боль, Коплин принялся рыть снег около себя.