Медленно, нехотя Уно повернулся и посмотрел на женщин. Его взгляд был рассеянным, дремотным.

— Хорошо. Я осмотрю его светлость.

Уно вошел и герцогский кабинет, потирая виски. С тех пор как Аний отлучил его от любимого дела, он чувствовал себя как подушкой придавленный: звуки доносились издалека — слабые, приглушенные, удары казались несильными, мелочные уколы не ощущались вовсе. Апатия представлялась Уно отличным убежищем от постигшего его несчастья, но в образовавшейся пустоте ничто не отвлекало лекаря от царапающих душу раздумий.

Шторы и комнате были отдернуты, впуская внутрь утренний свет. Две горничные суетливо раскладывали салфетки, губки и полотенца. Заспанный лохматый мальчишка тащил кувшин и таз с горячей водой

Акина полусидел на кушетке, запрокинув голову. Его глаза были закрыты, на веках лежали тени. Куртка и рубашка вельможи были аккуратно попет сны на стенные крючки. Совсем юный, но очень бледный и изможденный оруженосец стаскивал со своего господина сапоги.

— Лекарь Фрикс, — представился Уно, подойдя ближе к кушетке.

Оруженосец поднял голову, и Уно невольно вздрогнул — таким застывшим и измученным было его лицо.

— Лейтенант… Кирун… К вашим услугам, — медленно выговорил тот.

— Вы тоже ранены, — утвердительно произнес лекарь. Кирун едва заметно кивнул.

— Мелочи, — отозвался он. — Это сейчас не важно. Главное — спасти герцога Акину.

Отпустив слуг, Уно накинул на плечи чистый полотняный халат и склонился над вельможей. Осторожно срезал прилипшее к коже изорванное окровавленное белье, влажной губкой снял образовавшуюся корку.

— Магия? — спросил он.

— Да.

Умелые пальцы лекаря промыли рану, окунули тампон в вязкую зеленоватую жидкость, обработали ожог. Уно работал быстро, словно боялся, что его кто-то остановит, оттолкнет от больного, отнимет инструменты. Он упивался, наслаждался каждым действием, каждым малейшим жестом. После нескольких недель отсутствия практики он впервые дышал, впервые жил полнокровно. Легкая эйфория кружила ему голову.

— Хорошо, что магия. Все ровно, чисто, пока не вижу никаких осложнений. Выглядит жутенько, да. Неприятная штука, конечно, особенно для немолодого человека, но для беспокойства поводов нет.

Уно наложил повязку. Приподняв веки, заглянул герцогу в зрачки. Накапал в ложку пахнущего мятой лекарства и влил раненому в рот.

— Перенесем его в спальню. Или нет, зачем? Пусть пока здесь, только устроим поудобнее. Я побуду с ним, прослежу. Хотя, повторюсь, опасности нет. — Лекарю хотелось говорить, хотелось что-то объяснять, доказывать.

Он уложил герцога, накрыл его одеялом, подсунул под голову подушку. Мурлыкая песенку, вымыл руки, промокнул полотенцем. Потом любовно протер инструменты спиртом и повернулся к сидевшему на полу оруженосцу.

— Итак, дорогой Кирун, что там у вас?

— Право, не стоит обращать внимания. — Язык лейтенанта заплетался, как от доброй кружки молодого вина.

Уно хмыкнул, заинтересованно поглядывая на него сверху вниз.

— И все-таки я бы позволил себе настаивать, — Он чуть ли не силой стащил форменный мундир с молодого военного.

И потрясенно опустил руки.

Весь правый бок оруженосца представлял собой глубокую неровную рану. Кожа была содрана пластами, обожжена. Кровь уже успела запечься, покрыться черноватой коркой.

Уно вскочил, бросился к торбе с инструментами и лекарствами, присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть рану. Потом поднял глаза на Кируна — тот медленно, безотчетно покачивался вперед-назад — и коснулся рукой его лба.