— Зато теперь я спокоен: хоть дождь, хоть солнце, мне наплевать… Мне наплевать! Мне наплевать…

Он заорал во всю глотку. Франк взглянул на него краем глаза. Не с беспокойством, а, наоборот, с любопытством.

По израненным щекам Ала текли слезы, и он спросил:

— Слушай, как ты думаешь, кто-нибудь в этом мире смотрит сейчас на барометр или слушает сводку погоды по радио?

Франк поднялся и подошел к решетке. Жадными руками он схватился за прутья и выглянул наружу.

Коридор был пуст. Слышна была лишь возня заключенных в других камерах.

— Нет… Ничего больше не существует! Ничего! Остались одни прутья… Вот они реальны… Прутья кругом как железный лес! И я здесь один… Совсем один…

Франк прислонился головой к прутьям.

— Совсем один? — неуверенно прошептал Ал. — А что же я?

— А! Ты…

— Что?

— Ты не в счет!

— Спасибо…

— Слушай, парень, какое мне до тебя дело? Может, ты думаешь, что интересуешь меня?

Он подошел к кровати, на которой лежал его сокамерник.

Он вгляделся в лицо Ала, распухшее от ударов. У него были очень жесткие черные волосы, светлые глаза, скорее серые, чем голубые, и энергичные черты лица…

— Да мне вообще твоя морда не нравится! — добавил он.

Ал, в свою очередь, смерил его взглядом. Сквозь слезы, застилавшие ему глаза, он увидел злобное лицо, склонившееся над ним. Франк был светлым шатеном. Лицо его отличалось тонкими чертами, глаза голубые, живые и настороженные. Ал подумал, что в нормальной обстановке Франк был, наверное, недурен собой.

— Ты слышал, что сказал надзиратель… Никаких драк. Я понимаю — ты нервничаешь, но это еще не причина, чтобы кидаться на меня!

Появление Дерьма временно прекратило стычку.

— Эй! Вы двое… Забыл вас предупредить: вешаться на постельных принадлежностях запрещено… В нашем заведении это не принято!

Он рассмеялся над своей шуткой.

— Не слишком веселый у вас вид… Здорово же вам вломили! Честное слово, я бы с удовольствием поучаствовал! Вас так отделали, что вы похожи как два брата!

Он сменил предыдущий цветочек на другой, свежесорванный. На сей раз это была настурция. Маленькая, хорошенькая настурция, похожая на раструб старинного граммофона.

— Вы у меня еще кровью писать будете, — пообещал он, удаляясь.

Франк вздохнул:

— Как два брата…

Эти слова поразили его. Он присел к Алу на нары.

— Ну-ка покажи!

— Чего еще?

— Твои ссадины…

— Хочешь узнать, как выглядят твои?

— И это тоже!

— Я у тебя вместо зеркала?

— Ну в общем, да!

Ал ухмыльнулся:

— Ну-ка, покажись и ты тоже…

Не дожидаясь ответа, он протянул руку к лицу Франка и тронул ссадины, липкие от незасохшей крови. Франк вскрикнул от боли и сильно оттолкнул Ала, который упал навзничь на кровать.

— Рехнулся?! Лезешь своими грязными лапами! Мне как кислотой в морду плеснули.

Ал казался немного смущенным.

— Я хотел удостовериться, — пояснил он.

— Свои трогай!

— Про свои я и так знаю, что они настоящие!

Франк вздрогнул. Он убрал руку, защищавшую израненное лицо. Его маленький голубой глаз сверкнул.

— Как это «настоящие»?

— У меня мелькнула мысль, что они поддельные! Франк качнул головой:

— Не понимаю…

— Для камуфляжа, — пояснил Ал, поднимаясь.