Правда, наблюдение велось на редкость вяло. Во‑первых, сотрудники угрозыска старались держаться подальше от дома, чтобы не стать предметом насмешек Линдберга, а во‑вторых, у них в этом деле просто‑напросто не хватало опыта.

Но Лимпан все равно учуял их присутствие, и, когда Магган привела Ронни Касперссона, он покачал головой и сказал:

– Неудачное место ты выбрал, Каспер.

А куда деваться Ронни Касперссону? И хотя Лимпан был лиходеем, но злодеем он не был, а потому тут же добавил:

– Ладно, Каспер, оставайся, у меня еще есть в запасе отличное местечко, уйдем туда, если они попытаются взять нас здесь. Да и с такой прической тебя никто не узнает.

– Ты думаешь?

Страх и уныние овладели Ронни Касперссоном.

– Да брось ты, не вешай носа, – сказал Лимпан. – Подумаешь, застрелил легавого. А я уложил тетку, которая явилась невесть откуда. Конь о четырех ногах и то спотыкается.

– Но ведь я‑то никого не застрелил.

– А им все равно, так что брось ты об этом думать. Тем более, я же говорю, что тебя никто не узнает.

Линдберг много раз разыскивался полицией, он и сейчас подозревал, что находится под наблюдением, но относился к этому спокойно и, пожалуй, даже юмористически.

– Они уже приходили сюда с обыском, – продолжал он. – Два раза приходили, теперь можно рассчитывать на передышку. Одно паршиво, придется Магган и тебя кормить. Мало того, что я у нее на шее сижу.

– Ничего, – отозвалась Магган. – Как‑нибудь перебьемся. Посидите на ливерной колбасе и вермишели, только и всего.

– Как только я смогу без риска наведаться в Сёдертунр, будет тебе и гусиный паштет, и шампанское, – сказал Лимпан. – Положись на меня. Теперь уже недолго ждать.

Лимпан обнял Ронни одной рукой. Он был на двадцать лет старше Каспера, и тот довольно скоро стал воспринимать его чуть ли не как отца – во всяком случае, как человека, способного его понять. А такие ему встречались редко. Родители? Люди каменного века. Завели себе хороший домик, машину – в рассрочку – и сидят, бедняги, таращатся на цветной телевизор. Думают только о том, как свести концы с концами и как им не повезло с сыном.

Общество для Ронни было чем‑то абстрактным и враждебным, и управлялось оно кучкой самодовольных пешек, которые, в общем‑то, лишь ненавидели его и его товарищей за то, что они есть на свете.

А Лимпан сумел все это переварить и не отчаяться, хотя отлично понимал, что заправляет в стране горстка богатых семейств и примерно столько же ни на что не пригодных продажных политиканов, которые выезжают на набившей оскомину лжи – скажем, о том, что все‑де равны и всем хорошо.

Ронни Касперссон был отнюдь неглупым молодым человеком, он понимал, что жизнь основательно обманула его еще до того, как он начал жить по‑настоящему, понимал и то, что многие его реакции наивны, причем к числу таких реакций относится общение с Кристером и многими другими, в том числе с Линдбергом. Он всегда легко поддавался влиянию волевых людей.

Что‑то очень рано сломило Каспера. Может быть, пропасть, отделявшая его от родителей, – хотя они по‑своему были ему дороги. Может быть, школа со всеми ее реформами, которые чуть не сразу же подвергались пересмотру, и либо все шло по‑старому, либо утверждалось нечто новое и непостижимое. Скажем, так называемая новая математика. От нее он только терялся, глупел и пропадало всякое желание учиться дальше.

Он посмотрел в зеркало и убедился, что выглядит, как тысячи других молодых парней.

Наверно, Магган и Лимпан правы. Никто его не узнает.

И уже в пятницу он вышел на улицу. Доехал на метро до центра, совершил привычный обход, избегая, однако, таких мест, как Хумлегорден, где полиция удовольствия ради устраивала бесконечные облавы.