Виталий Гладкий. Подозреваются в убийстве
1
В кабинете царил полумрак. Тяжелые шторы темно-бордового цвета задернуты, и солнечный луч, который нашел узкую щелку между двух полотнищ, раскроил длинную комнату пополам, высвечивая желтую полоску свеженатертого паркета. Директор ликеро-водочного завода Осташный дернул за шнур, и шторы расползлись в стороны, обнажая чисто вымытые стекла. За окном кудрявились молодой зеленью верхушки тополей: кабинет на втором этаже – и виднелся кусок крыши тарного цеха, – яркое пятно красной черепицы в проплешинах лишайников. Осташный грузно опустился в кресло, закурил и как-то нерешительно, словно боясь обжечься, дотронулся до черной кнопки на пульте селекторного устройства. Дверь кабинета отворилась, и секретарша Аллочка Сахнина, девица не первой молодости, кокетливо покачивая крутыми бедрами, просеменила к столу. – Слушаю, Демьян Федорович. – Где главный инженер? – Петр Петрович просил передать, что сегодня задержится. – Безобразие! – взорвался Осташный. – Цех розлива вторую неделю лихорадит, две линии на ремонте, а Петр Петрович изволит задерживаться! – Да, но… – Что – но! Позвони ему немедленно: через полчаса оперативка и его присутствие обязательно! – Демьян Федорович… – Аллочка смущенно теребила пуговицу на кофточке. – У Петра Петровича сегодня бракоразводный процесс. – Бракоразводный… – Осташный потер лоб, что-то припоминая. – Процесс… М-да… Из головы вылетело… Ладно, иди. Нет, постой! Вызови ко мне Басаргину. Аллочка заторопилась к выходу. Минут через пять она возвратилась и, удивленно округлив глаза, почти шепотом сказала: – На работе ее нет. – Как… нет? Ну, знаете ли… – Осташный схватил телефонную трубку. – Номер ее домашнего телефона?! – Там… – Аллочка показала на листок, который лежал под стеклом перед Осташным. Директор принялся накручивать диск телефона. Трубка долго отвечала ему длинными гудками; наконец Осташный в раздражении швырнул ее на рычаг. – Распустились! Отыскать и доложить мне! – Будет исполнено, Демьян Федорович. Аллочка ушла. Осташный принялся раскуривать потухшую сигарету. Это давалось ему с трудом – руки дрожали и спички ломались одна за другой. – Работнички, язви их в душу… – бормотал директор. Оперативное совещание, так называемая "пятиминутка", затянулась, как всегда, на два часа. Когда порядком уставшие подчиненные Осташного задвигали стульями и потянулись к выходу, он окликнул Рябцева, заместителя начальника тарного цеха, который присутствовал вместо Басаргиной: – Иннокентий Сергеевич, задержись. Рябцев, тощий и болезненный с виду, вяло кивнул и спрятал в карман портсигар. – Кури… – заметил это движение Осташный. – Присаживайся. Где Басаргина? Рябцев немного помялcя, затем вздохнул и, подняв на директора темные глаза с желтоватыми белками, ответил: – Не знаю… В цехе она не появлялась с прошлой среды. – Заболела? – Может быть… – И ты не пытался выяснить причину ее отсутствия? – Нет. – Тебе не стыдно, Иннокентий Сергеевич? – Осташный тяжело глядел на Рябцева. – Почитай неделю, подчеркиваю, неделю, Басаргина, твой начальник, товарищ, не появляется на работе, даже не звонит, как мне доложила Сахнина, а ты не удосужился поинтересоваться, что с ней, где она, может, ей нужна помощь, наконец. |
