— Врешь, — усомнилась я.

— Поверь моему милицейскому опыту, — побожился Ромка.

— Иди лопай свой омлет, а меня оставь одну — мне нужно подумать.

— Думай, думай, Спиноза, — вновь огорошил меня эрудицией сосед и важно прошествовал мимо меня на кухню.

Поводов для размышлений было хоть отбавляй.

Зачем, как справедливо хотел узнать следователь, Славке нужен был именно его фотоаппарат? У нас они совершенно одинаковые. Значит, на пленке у Ковалева уже было что-то отснято. Что именно, я узнаю уже сегодня вечером. Но... Завтра утром ко мне придет орангутанг, и мне придется отдать ему все-все-все. И я опять останусь у разбитого корыта. Так не пойдет. Как я буду проводить расследование, не имея на руках ничего: никаких улик, доказательств и всего прочего, что необходимо в таких случаях? Еще немного поразмышляв, я вошла к Ромке на кухню.

— Рома, я ничего отдавать не буду.

— Ты о чем? — шамкая набитым ртом, поинтересовался он.

— Я о пленке и фотографиях, — терпеливо пояснила я бестолковому соседу. Удивительное дело, когда Роман предавался процессу поглощения еды, он забывал все на свете. Никакие чрезвычайные ситуации не могли испортить человеку аппетит. Уверена, что и сон у него был ровный и глубокий, что бы ни случилось.

После моих слов у Ромки омлет застрял на полпути к желудку: он вытаращил глаза и, кажется, перестал дышать. Признаюсь, я ожидала примерно такой реакции, поэтому молча наблюдала, как помощничек справляется с критической ситуацией. Терпению моему не было предела. Через несколько минут, утерев проступившие во время шока слезы, Роман вопросительно уставился на меня, взглядом умоляя, чтобы ему прояснили ситуацию.

— Завтра, когда приедет... м-м... товарищ из мафии, я отдам ему все, что он просил: и негативы, и позитивы, и фотоаппарат. Только копии снимков я оставлю у себя, — я была на удивление немногословна. Скорее всего, серьезность положения мобилизовала все внутренние силы моего хрупкого организма.

— И что уважаемый Пинкертон собирается с ними делать? — ехидно поинтересовался сосед.

Моя железная воля помогла мне молча вынести и это оскорбление.

— Употребить для раскрытия преступления. Я вас выведу на чистую воду! — непроизвольно мой кулак взметнулся в воздух и погрозил неизвестно кому.

Любитель омлета глубоко вздохнул:

— Господи, и этот человек собрался расследовать серьезнейшее преступление. У тебя нет ни опыта, ни связей, ничего у тебя нет, кроме благородного порыва и оскорбленного самолюбия.

— Зато у меня есть ты, — нагло подлизалась я. — А у тебя есть и опыт, и связи, и все другое.

Я прекрасно понимала, что крепость готова сдаться, осталось преодолеть последние редуты, и победа будет за мной. Пора приступать к решительному штурму.

— Вот что я скажу тебе, Алексеев. С тобой или без тебя — я буду заниматься этим делом. Убили моего друга, и произошло убийство в моей квартире. Хотя менты и отпустили меня под подписку о невыезде, но окончательно подозрения не сняли, товарищ Владимир Ильич ясно дал это понять. Это раз. Теперь два, гораздо хуже, чем подозрения следователя, — плохие ребята. Знаю я что-нибудь или нет — их мало волнует. Ковалев умер у меня, можно сказать, на руках, и доказать полную непричастность ко всем его махинациям, или как там это называется, я не смогу по той простой причине, что они не захотят меня слушать. Способы и средства работы этих господ тебе известны не хуже моего, и существует большая вероятность, что уже завтра после одиннадцати ноль-ноль ты обнаружишь здесь мой остывающий труп.

Я столь ясно представила себе такую картинку, что волосы зашевелились у меня на голове.

Роман помолчал немного, наверное, он тоже воочию представил себе, как обнаруживает мое холодное прекрасное тело.