Предстояло еще одно дело: придумать сказку для родителей. Ничего более оригинального, чем командировка на Колыму, сочинить не удалось. Быстренько переговорив с отцом, я выбежала из квартиры, прижимая к груди вопящего кота.

Ромка по-прежнему расхаживал вокруг машины с важным видом.

— А кота зачем взяла?

— В нагрузку, — съязвила я, — он же не может остаться в квартире совсем один? Ему будет скучно. Я права, Мосенька?

Мосенька, впервые попавший на улицу, надрывался у меня на руках и испуганно таращил свои зеленые глазищи.

В салоне пахло Славкиным одеколоном. Этот запах снова напомнил мне о трагедии, и я заметно сникла. Роман угадал мое состояние:

— Не грусти, Женька! У нас все получится, вот увидишь!

В ответ я лишь глубоко вздохнула, вновь задумавшись о рискованной авантюре по расследованию преступления.

В фотосалоне царила полная тишина. Мы подошли к прилавку и протянули квитанцию, полученную мною от милой девушки. Приветливо улыбаясь, она скрылась за ширмой, а когда вновь предстала перед нами, улыбки на ее лице уже не было. Ее сменила мертвенная бледность, а страх застыл в глазах. Девушка больше не приглашала меня стать постоянным клиентом, не сулила значительные скидки, и самое интересное, что правый глаз начал у нее так же косить, как и левый.

Глядя в разные углы помещения, хозяйка салона протянула нам пестрый конверт и, не попрощавшись, вновь скрылась за ширмой.

— Чего это с ней? — удивился Ромка.

— А ты бы смог каждый день рассматривать эпизоды из чужой жизни? Причем они, эти эпизоды, бывают разные. Вот и не выдерживает нервная система у работников фотографии, — с моей точки зрения, рассуждения были очень верны. Попробуйте теперь упрекнуть женщин в отсутствии логики! Роман же только ухмыльнулся, но промолчал.

Усевшись в машину, мы принялись рассматривать снимки. Несколько кадров с вечера встречи не представляли ничего интересного, снимки Славкиного семейства заинтересовали только меня. Я принялась с интересом их разглядывать: вот сын Ковалева на качелях в парке, а вот и сам Вячеслав со своей второй половиной. Фотография была сделана, видимо, на каком-то вечере, потому что супруга была в умопомрачительном платье от Юдашкина, а Славка в шикарном смокинге. Они стояли обнявшись и счастливо улыбались. Алексеев нетерпеливо ерзал на сиденье:

— Чего ты копаешься? Давай быстрее!

— Скоро только кошки родятся! В расследовании каждая деталь важна, каждая мелочь! — менторским тоном занудила я.

Следующий кадр заставил нас замереть на месте и помог понять метаморфозу, произошедшую с девушкой из фотосалона: мэр нашего города сидит в ресторане с... мама родная! — с Тимуром Джогоевым! И не просто сидит, а приветливо улыбается и дружески приобнимает его за плечи. Даже моему коту понятно, что эти двое питают друг к другу явно теплые чувства. На другой фотографии Джогоев и глава нашей администрации мирно беседуют возле какого-то обшарпанного здания. Ясно, что взаимопонимание достигнуто.

— Джогоев! Правая рука Радуева! Женька, тебя убьют раньше, чем я предполагал! Это ж надо, а?

Чечены! Мэр! Ромкина речь состояла сплошь из восклицательных знаков. Признаться, мне тоже стало не по себе. Обладать такими снимками, все равно что сидеть на бомбе с зажженным фитилем. Теперь за мою жизнь никто не дал бы и гроша ломаного.

— Ромочка, что же делать? Жить-то как хочется, просто ужас! Не могу я котика сиротой оставить! Давай отдадим это мафии, и пусть они сами разбираются.

— Жень, вот ты себя умной считаешь, а сама дура дурой, прости господи. Подумай, кто тебя в живых оставит? Думаешь, почему Ковалева убрали?

— Может, он предвыборные обещания не выполнил? И потом, у него же эта, как ее, неприкасаемость депутатская!

— Неприкосновенность, тетеря! — вздохнул Ромка.