|
Вот он, путь к спасению! Это окно выходило не на поле битвы, а в палисадничек, за которым метрах в пятидесяти начинался реденький лесок. Мне, конечно, хотелось, чтобы там был густой лес, с чащобами и зарослями, но выбирать не приходится, бери, Евгения, что дают. Прислушиваясь к звукам боя, я открыла раму и шустро сиганула через подоконник. А прохладно, однако! Можно бы и шубейку прихватить, да только некогда мне. Ковыляя по сугробам, я пробралась к забору. И в этот момент на голову обрушилось что-то тяжелое.
«Вот и меня контузило!» — успела подумать я и отключилась.
— Жива? — услышала я незнакомый голос. Как мне казалось, мы довольно быстро ехали в машине в неизвестном направлении. Голова гудела, как трансформаторная будка, и каждый толчок транспортного средства отдавался в ней гулким эхом. Меня не очень аккуратно уложили на заднее сиденье машины, где я и пребывала до сей поры. — А что ей сделается? Вон, дышит себе спокойно. У-у, прибил бы стерву! Хомяк! Я открыла глаза и увидела его знакомую физиономию. — Здравствуйте! — вежливо поздоровалась я и сделала попытку приподняться. Не тут-то было! Все четыре средства передвижения были крепко связаны. — Это зачем вы меня связали?! Развяжите немедленно, а то закричу! — Только попробуй! Быстренько успокою вот этим предметом, — Хомяк показал свой кулак. Знаю, знаю! Знакомая штучка, разбившая в моей квартире все, что бьется. Кулак у Хомяка казался значительно больше, чем у Алексеева. Вспомнив про Ромашку, я приуныла: как он там, бедненький? Приедет на дачу — а меня и нет. Только пустое помещение с признаками битвы титанов. Переживать будет! Вспомнит, как был несправедлив ко мне, как кормил одними яйцами, может, даже всплакнет... — Степаныч жив? — вспомнила я и про деда. — Какой такой Степаныч? — удивился Хомяк. — Дед, который вас отстреливал, чучело бестолковое! — А хрен его знает! Он вон Кузю подстрелил, так мы дедулю и связали, чтоб, значит, не шарахал из ружья по людям. Чокнутый какой-то старикан, ей-богу! Никак в плен не хотел сдаваться, все танк подзывал! Кузя, сидевший рядом с Хомяком на переднем сиденье, держался за плечо и иногда постанывал. Молодец, Степаныч! — Сам ты дурак, Хомяк! Он контуженый. А куда вы меня везете и зачем? — я попыталась наладить отношения с похитителями. — Любопытная ты какая! И почему ты сразу не отдала фотоаппарат? Влезла вот, куда не просили, теперь убивать тебя придется. А я что, зверь какой? Мне тоже жалко живого человека в мертвяка переделывать, тем более такую симпатичную девушку! — Слышишь, Жень, — я состроила глазки Хомяку, — так, может, развяжешь да отпустишь? Мы с тобой можем найти общий язык. — Звать-то тебя как? — вздохнул он. — Женька. — Тезки, значит. Совсем нехорошо. Попадись ты мне в другое время — ох, и закрутил бы я романчик! А теперь... Что уж говорить об этом, только расстраиваться. — Хомяк сник. — А чего теперь-то, Жень? — не унималась я. — Кирдык, — бросил Кузя, — и хватит болтать. Приехали уже. Весьма неловко, приложив пару раз дверцы автомобиля к моей многострадальной голове, Хомяк вытащил меня из машины и забросил на плечо. Вот так, пятой точкой кверху, и внесли мое тело в... «Голубую креветку»! Вот он, значит, где, последний приют усталого путника! Эх, Рома, Рома! Будь я хорошей девочкой, отдай этим негодяям пленку, может, и осталась бы жива. Вышла бы за тебя замуж, научилась бы готовить, стала бы образцовой женой и даже не перечила бы ни в чем! Ну, это я, конечно, загнула, а в остальном — чистая правда. А теперь вот умирать меня несут! Бестолково жила — бестолково и умру. От жалости к собственной судьбе я громко всхлипнула. |
