В силу этого наши с Карен отношения сделались достаточно прохладными, если не сказать больше. У каждого из нас была теперь отдельная комната. Изредка мы все же занимались сексом, но инициатива всегда исходила от Карен. Она называла это «перестройкой экономики половых отношений», не переставая при каждом удобном случае напоминать мне, что не делит проблемы на личные и политические.

Мне, однако, казалось, что она не совсем точно расставляет акценты. С моей точки зрения, не наши личные проблемы стали общественными, а наоборот – политическая борьба переместилась на личный уровень. Карен всегда утверждала, что занимается важной, созидательной работой, которая «сможет что-то изменить», как она выражалась, в то время как я, по ее мнению, был слишком увлечен отдельными экзотическими аспектами мужской психики. Именно тогда она стала пренебрежительно называть мои исследования в области теории девиантности «работой служителя в зоопарке». С особым презрением она отзывалась о моей переписке с Гарри Старксом. «Ну, как поживает твой любимый подопытный кролик?» – спросила она однажды, когда я внимательно читал только что полученное письмо. «Надеюсь, ты не хочешь, чтобы его выпустили? – заявила она в другой раз. – Ведь это испортит твой великий эксперимент».

Самое неприятное заключалось в том, что Карен была права. Я был в восторге от выпавшей мне редкой возможности. На Гарри я смотрел как на долгосрочный проект, способный принести очень важные результаты. Для меня он был не столько субъектом, сколько объектом – объектом исследования. Но если быть откровенным до конца, то пугало меня вовсе не мое желание видеть его за решеткой как можно дольше. Сам не зная почему, в глубине души я испытывал иррациональный страх перед тем, что Гарри действительно могут выпустить. Я плохо представлял себе, как он поведет себя на свободе, но сама эта перспектива меня немного пугала.

Однажды вечером к нам неожиданно нагрянула Жанин. После нашего непродолжительного увлечения друг другом я виделся с ней не часто. Теперь она училась уже на втором курсе, где я не вел ни лекций, ни семинаров. Ну а если говорить честно, то я сам старался ее избегать.

В последнее время Жанин стала коротко стричься. Новая прическа подчеркивала ее большие глаза и чувственный рот, делая ее немного похожей на мальчишку-сорванца. Шагнув через порог, она лукаво мне подмигнула.

– Здравствуй, Жанин, – сказал я как можно приветливее, от души надеясь, что она не заметит в моей интонации нервических ноток. – Рад тебя видеть.

– Привет, Ленни, – проговорила она нараспев, проходя мимо меня в прихожую.

– Входи, – сказал я, но это прозвучало глупо, поскольку она ужа вошла.

Жанин подняла голову, посмотрена на потолок, на стены и тихонько вздохнула.

– Какой очаровательный домик, – сказала она.

– Я не знал, что ты зайдешь, – сказал я чуть более поспешно, чем мне хотелось. – Проходи в гостиную. Выпьешь что-нибудь?

Она резко повернулась ко мне, ее глаза и рот широко раскрылись.

– Извини, – сказала она, – но я пришла вовсе не к тебе.

Я нахмурился. В следующую минуту по ступенькам торопливо спустилась Карен.

– Жанин! – воскликнула она.

Жанин подняла голову и улыбнулась. Карен буквально повисла на ней и смачно поцеловала в губы.

– Я так рада, что ты пришла! – с придыханием сообщила она. На меня Карен не обращала никакого внимания. – Давай поднимемся наверх.

Поздно вечером, уже лежа в постели, я слышал странные звуки, доносившиеся из спальни Карен, расположенной над моей комнатой. Протяжные, вибрирующие стоны, лихорадочный шепот, хриплый смех.