– Это что – шутка?

– Ты не пугайся – ничего особенного. Просто кое-какие бумажки.

– Бумажки?

– Да, документы для Дэнни. Я мог бы рассказать подробней, но чем меньше ты будешь знать, тем лучше.

– Я вообще не хочу ничего знать!

– Брось, Ленни, – сказал Гарри мягко, но настойчиво. – Поехали. Это займет всего несколько дней. Считай нашу поездку маленькими каникулами.

– Мне нужно вернуться. Меня ждут в университете.

– Тебя послушать – можно подумать, что университет без тебя развалится. Да будь я проклят, если это так! Кроме того, это ведь я рискую тюрьмой, а не ты!

– Гарри…

– Тебе необходимо поработать на натуре, дружище. Подумай, какую пользу эта поездка может принести твоей науке. Ведь ты криминолог, в конце концов! Для тебя это отличная возможность глубже узнать свой предмет. Используй свой метод на всю катушку, включи в него полевые исследования. Как там это у тебя называется? «Этнографический подход, основанный на принципе „включенного наблюдателя“»?

– Я предпочитаю выводы, основанные на логике.

– Любой чисто интеллектуальный анализ – чушь собачья. Я предлагаю тебе испытать кое-что самому. Ну, признайся, ведь на самом деле тебе ужасно хочется поехать, правда?

– Нет, неправда.

– Врешь. Это же так интересно! Интересно и захватывающе.

– Возможно. Но я не могу все бросить и улететь в Испанию.

– Почему нет? Господи, Ленни, ты столько лет изучал девиантное поведение, а сам всегда подчинялся общественным стандартам. А ведь когда-то ты считался гребаным радикалом! Когда же ты сам совершишь что-нибудь радикальное?

– Гарри…

– Нет, ты скажи, я прав или нет? Ты боишься сделать что-то такое, что было бы похоже на приключение, боишься, что это может испортить твою тихую, уютненькую жизнь!

Я вздохнул. Гарри улыбнулся своей характерной улыбкой, похожей на хищный оскал.

– Как бы там ни было, – сделал я последнюю попытку, – я все равно не смогу выехать из страны. У меня нет с собой паспорта.

Гарри рассмеялся.

– Пусть тебя это не беспокоит, дружище! Паспорт мы тебе достанем.

Самолет быстро снижался, и я почувствовал, как мой желудок подкатился к самому горлу. Интересно, почему это называется «морская болезнь»? Скорее уж «воздушная» или даже «земная», коль скоро мы опускаемся к земле. «Что, черт возьми, я делаю?! – внезапно подумалось мне. – Зачем я ввязался в это идиотство?!» Кружащее голову ощущение невероятной свободы и всемогущества, которое я испытал, когда согласился лететь с Гарри, быстро испарилось, и я в полной мере осознал, в какое сложное положение сам себя поставил. Своей свободой я, во всяком случае, рисковал отнюдь не меньше Гарри, и внешнее хладнокровие, в котором было очень много от фатализма, я черпал только в овладевшем мною безрассудстве отчаяния. Я снова позвонил на факультет, и, хотя мне учинили настоящий допрос с пристрастием, сумел собраться с мыслями и привести несколько весьма туманных причин, объяснявших, почему мое отсутствие затянется свыше оговоренного срока. Мне якобы нужно было время, чтобы кое-что обдумать. Кроме того, я сослался на неблагоприятные личные обстоятельства. Мне таки удалось вызвать к себе некоторое сочувствие, и мой отпуск был благополучно продлен. По всей видимости, на факультете решили, что я нахожусь на грани нервного срыва. Что ж, в своих догадках мои коллеги ушли недалеко от истины.

Но теперь, когда наш самолет уже заходил на посадку в аэропорту Малаги, я снова задумался о серьезности своего положения. О нешуточной опасности предприятия, в которое ввязался.