— По сравнению с бульваром Санта-Моника это большой шаг вперед.

Падильо оглядел комнату.

— Так уж и большой.

— Если не учитывать твое обаяние.

— Я встретил ее на какой-то вечеринке.

— Должно быть, у вас тесные отношения, раз ты можешь практически без предупреждения привести к ней троих гостей.

— Я достаточно хорошо ее знаю.

— У вас серьезные намерения?

— Мне нравится так думать, а я ни в коей мере не хочу огорчать ее.

Я вновь отпил шотландского. Дорогого шотландского. Для меня слишком дорогого, чтобы покупать его даже у оптовиков.

— Наверное, потребуется время, чтобы привыкнуть к такой роскоши. Но можно справиться и с этим. Все решает самодисциплина.

Падильо улыбнулся, без юмора, но с печалью.

— Ты бы протянул шесть месяцев. Максимум год.

— А ты?

— Я даже боюсь начинать.

— Понятно, — я пробежался взглядом по столикам, кожаным креслам. — Теперь мне ясно, почему ты проводишь в Нью-Йорке так много уик-эндов. Вырабатываешь ненависть ко всему этому.

— Твоя интуиция, как всегда, на высоте.

— Это не интуиция.

— А что же?

Я вздохнул и допил виски.

— Зависть. Черная зависть.

Лет ей было чуть больше тридцати, но, имея восемьдесят миллионов долларов, можно выглядеть и помоложе, чем она и не преминула воспользоваться. В бар она вошла в чем-то белом, наряде, который начнут носить через два или три года, протянула мне руку.

— Я — Аманда Кларкманн. А вы, должно быть, мистер Маккоркл, о котором он только и говорит.

Она дружески пожала мне руку, потом повернулась и поцеловала Падильо в губы, нисколько не стесняясь меня.

— Я упоминал о тебе пару раз, — пояснил Падильо, когда у него освободился рот.

— Не понимаю, почему ты отказываешься переехать в Нью-Йорк, — я пожал плечами.

— Я убеждала его жениться на мне, — улыбнулась Аманда. — Приводила разные аргументы. Мои деньги. Секс. Даже любовь.

— Предложите оплатить его долги, — улыбнулся и я.

— Он много должен?

Я кивнул.

— Девять баксов мне и пять нашему старшему бармену. Взял их на такси в прошлом месяце, да так и не вернул.

— Известно, что банкротство, или его угроза, толкает мужчин на необдуманные поступки, — развил мою мысль Падильо. — Некоторые кончают жизнь самоубийством. Другие убывают к Южным морям. Кое-кто даже женится, — он наполнил третий бокал и протянул его Аманде Кларкманн.

— Расскажите мне о его женщинах, — улыбкой она показывала, что это шутка, но приготовилась внимательно слушать, на случай, что я таки скажу правду.

— Что я могу сказать? Одни — коротышки, другие — великанши. Остальные посередине.

— И много их? — изгнать из вопроса заинтересованность ей не удалось. Большинству женщин небезразличны похождения их дружков.

— Спросите его, — указал я на Падильо.

— Он о женщинах не говорит.

— Так похвалите его за скрытность.

— Их было много?

— Женщин?

— Да.

— Избытка я не заметил, но не ощущалось и недостатка. С женщинами ему всегда удавалось держаться золотой середины.

— Раз вам непременно нужно говорить обо мне, — вмешался Падильо, — хотелось бы, чтобы глаголы употреблялись в настоящем времени.