Испанцы в замешательстве наблюдали за тем, как русский корабль стремительно вторгается в бухту.

Спустя некоторое время капитан Хвостов доложил командору:

– Удалились от форта на пушечный выстрел. Теперь – в безопасности!

Командор указал на берег, по которому скакали всадники в ярких развевающихся плащах и широкополых шляпах.

– Впредь будем смелей. Конница сия теперь под нашей картечью.

– Господь даст – стрелять не придется.

– Слышать бы ему ваше слово, Николай Александрович, – сказал командор. – Прикажите отдать якорь.

Между тем на пологом берегу уже собралось более двадцати конников. Вместе с ними прибыл тучный монах в сутане черного цвета, подол которой свисал ниже стремян. Солдаты возбужденно трясли ружьями. Старший офицер кричал – требовал шлюпку и чтобы в ней непременно прибыл переговорщик.

Командор приказал:

– Мичман Давыдов, сношения с испанцами вам поручаю. Скажете, шли в Монтерей. Жестокие бури, повредившие судно, принудили нас взять убежище здесь, в первом порту. Как только починимся, тотчас продолжим наш путь.

– Помилуйте, Николай Петрович, на испанском говорить не обучен!

– В помощь вам придаю доктора Лансдорфа. Меж солдатами на берегу мною замечен монах. Авось на латыни договорятся. Об истинной цели – ни слова. Держитесь весьма достойно. Помните, мы представляем здесь великую нашу державу!

Шлюпку спустили на воду, туда спрыгнул Давыдов, одной рукой придержал шпагу, другую подал Лансдорфу. Одетый в длинный сюртук, доктор с присущей ему осторожностью сполз вниз и сел на скамью. Матросы навалились на весла, и шлюпка пошла к берегу.

Взошло солнце, сделалось жарко. С берега долетел благоухающий запах леса и трав. Командор скинул плащ и, оставшись в мундире, приблизил к лицу трубу. Проводил взглядом шлюпку, стал осматривать берег.

В сравнении с Лансдорфом и Давыдовым, испанцы представляли собой весьма живописную группу. Но даже среди них выделялся молодой офицер: в огромном сомбреро с золотистыми кисточками, ярком плаще и сапогах с сияющими на солнце шпорами.

Встречая посольство, всадники спешились, и все, включая монаха, поспешили к воде.

Шлюпка ткнулась в песок, матросы спрыгнули в воду и вытянули ее подальше на берег. Давыдов и Лансдорф сошли, не промочив ног. Испанцы сняли шляпы, Давыдов приветственно козырнул.

Монах-францисканец выступил вперед и заговорил по-испански. Его слова не были поняты. Лансдорф попробовал по-французски, однако договориться не удалось, испанцам был неведом этот язык. Как и предположил командор, на помощь подоспела латынь. Когда Лансдорф заговорил на латыни, монах сделал знак, что все понимает.

Доктор продолжил:

– Посланник российского императора, действительный камергер двора Николай Петрович Резанов и мы, его сотоварищи, просим гостеприимства. Жестокие бури привели судно в негодность на пути в Монтерей. Исправив его, мы будем готовы снова отправиться в путь.

Монах перевел офицеру. Тот поднял брови и экспрессивно закивал. Присутствие на борту корабля такой высокой особы произвело на него должное впечатление.

– Дон Луис Аргуэлло, – молодой офицер представился сыном коменданта президио и сообщил, что сам комендант нынче в отъезде. Отец рассказывал про бумагу, которую ему довелось видеть у губернатора в Монтерее. В ней, в этой бумаге, говорилось о возможном прибытии в Сан-Франциско русского камергера.

В продолжение разговора дон Луис просил Резанова оказать великую честь: посетить дом губернатора и отобедать вместе с его семьей.

Любезно пообещав передать приглашение, Давыдов приказал матросам столкнуть шлюпку в воду и, дождавшись, пока Лансдорф займет свое место, влез туда сам.

Возвращаясь к «Юноне», шлюпка запрыгала по волнам.