— «Молитву Шамиля»! — выкрикнул из толпы моложавый кавказец в кожаной кепке, и толпа загудела, одобряя выбор.

И опять старичок чудно общался с немым исполнителем, прежде чем зазвучала «Молитва»…

Это известное и довольно сложное произведение, созданное по сюжету предания об имаме Шамиле, состояло из двух частей. Первая была грустной и торжественной, вторую отличал зажигательный ритм танцевального характера. Передать доподлинно весь колорит и насыщенную звуковую гамму на одном дечиг-пондаре было почти невозможно, и все-таки музыканту это удалось — к финалу в стихийно образовавшемся круге несколько горцев неистово отплясывало под музыку какой-то национальный танец.

— Держи, дорогой. И вы отец угощайтесь, — глава семейства лично вручил после исполнения «Молитвы» Яровому и Чикейнову по две порции шашлыка, по круглому лавашу с зеленью и по пиале с соусом. — Ешьте на здоровье! Мало будет — еще дадим. Сколько захотите, столько и дадим!

Кто-то хотел угостить их двумя стаканчиками вина, да торговцы спиртным опередили, преподнеся аж две бутылки…

Устроив небольшой перерыв и закусывая, мнимый глухонемой внимательно прислушивался к галдящему скопищу людей. Толпа не расходилась — все ждали продолжения великолепной игры, а пока же терпеливые кавказцы снова наведывались к продавцам и сообща наслаждались вкусом вина под хорошо прожаренное мясо.

Их языка Константин не понимал, но о сути разговоров частично догадывался по темпераменту и громкости общения, по выражению лиц. К тому же и невзрачная фигурка улема периодически куда-то исчезала, и после спецназовец краем глаза подмечал ее то в одном, то в другом конце вытянутого ответвления от основного ярмарочного пустыря. Когда тот возвращался, одаривал его немым вопросом, а богослов отвечал виноватою миной на морщинистом лице, да неопределенно пожимал плечами. Так продолжалось с четверть часа, покуда не было покончено с дармовым шашлыком и пышным хлебом.

Офицер «Шторма» вспомнил о сигаретах, оставленных в ранце, тряхнул головой и снова пристроил на коленях инструмент. Но едва рука его легла на изящный гриф, как слух уловил нечто знакомое. Он замер, отведя взгляд куда-то в сторону гор…

Так и есть, кто-то в гудящей людской массе говорил на чистом чеченском — пару слов Костя без труда распознал.

Поднеся дечиг к самому уху верхнею декой, он сделал вид, будто кропотливо занят настройкой, сам же поглощал каждый звук, исходящий от молодого парня в кожаной кепке, двадцатью минутами ранее крикнувшего из толпы: «Молитву Шамиля!»

Не смотря на молодость, парень носил бородку; одет был прилично и стоял в окружении трех мужчин, выглядевших намного старше. Однако именно он чувствовал себя центром компании, ее лидером; именно его словам и фразам, уважительно помалкивая, внимали мужчины. Рассказывал молодой человек явно не о базаре, не о торговле и сделках. Кажется, его ничуть не волновало царившее вокруг обилие, не занимали цены; весь вид молодца выражал презренье к шумной толчее, подчеркивая этакую случайность появления на базарной площади. Да и в темных колючих глазках поблескивал азарт иного рода.

Музыкант обеспокоено огляделся, ища улема, и когда тот объявился, завершив очередной неудачный рейд, тихо шепнул, указав взглядом направление:

— Идите к тем четырем мужчинам. Послушайте чеченца в кепке. И будьте при этом осторожны.

Чиркейнов послушно повернулся, сделался до предела сосредоточенным и зашаркал по утоптанному снегу своими утепленными козловыми сапожками с немного задранными кверху узкими носами.