Рычание и вой смолкли и внизу. Только Рута отчаянно лаяла и взвизгивала в дикой собачьей истерике.

— Учитель! — крикнул Ахилл, не спускаясь, а скатываясь по обледенелой тропе. — Учитель, где ты?!

— Я здесь, не бойся, — ответил Хирон, появляясь в проеме пещеры, за струями водопада. — Я здесь.

— Они ушли? — спросил мальчик.

— Думаю, если и ушли, то пять–шесть. Остальные уже не уйдут…

Ахилл стоял среди мертвых волков, озираясь и пытаясь их сосчитать.

— Учитель, я понимаю — они пришли, потому что слышали блеяние коз, потому что из пещеры пахло копченым мясом, и потому что кругом мало дичи. Но отчего они так упорно нападали? Мы же убивали их одного за другим…

Хирон опустил в снег свой лук, откинул топор и медленно сел на ближайшую волчью тушу. Он тоже был в одном хитоне, но на его ногах были сандалии — он не ложился, ожидая нападения.

— В моей жизни такое уже случалось, — сказал он негромко. — Я видел подобное безумие и у животных, и у людей… У людей оно еще страшнее. Ступай, Ахилл, обуйся и помоги мне занести волков в пещеру — если туши закоченеют, их будет не освежевать. Зато теперь у нас полно работы на несколько дней вперед, и я наконец научу тебя выделывать мех…

* * *

— Ни хрена себе, находочка! Говоришь, пятый или шестой век до нашей эры?

Витька Сандлер крутанулся от окна к дивану, на котором полулежал Михаил с развернутым свитком в руках. Возле, на полу, стояли в ряд три здоровые картонные коробки из–под кока–колы, заполненные остальными свитками, уложенными со всей возможной бережностью.

— Я не могу точно датировать… — голос Миши звучал устало и почти жалобно. — Но… во всяком случае, не позже пятого века до Рождества Христова. И это подлинник, видно абсолютно четко, хотя сохранность, ну ты понимаешь, просто обалденная!

— Ни фигашечки!.. Майкл, а сколько же это может стоить на самом деле, а? — глаза Витьки сверкали.

— Пока их не исследуют, не проверят и не датируют ученые, они ничего не стоят. Но вся феня в том, что для этого их надо ВЫВЕЗТИ! Понимаешь, Витюня, их надо вывезти из Турции в Россию, либо оставить здесь, у турок. А я… Пускай меня теперь хоть застрелят, я их не отдам!

— Отдавать?! Да ты что?! — ахнул Сандлер. — Это же миллионы долларов в недалеком будущем, если только ты прав. Н-ну… Напрягаю свои еврейские мозги и думаю, думаю, думаю…

Витька ходил крупными шагами по небольшому гостиничному номеру взад–вперед и повторял медленно и монотонно:

— Думаю, думаю–ю–ю, ду–у–ума–аю-ю…

Через минуту у Миши явилось желание чем–нибудь швырнуть в своего бизнес–напарника, но сандалии валялись возле самого входа в комнату, а больше рядом не было ничего, кроме драгоценных свитков.

И тут Виктор резко остановился.

— О-па! Кажется есть! А ну–каньки!

К ужасу Михаила, не успевшего даже раскрыть рот, Сандлер выхватил из коробки свиток, не соблюдая никакой осторожности (да и откуда он мог знать, что ее надо соблюдать, и как она соблюдается?), в то же время другой рукой вынимая из левого кармана джинсов маленькую рулетку.

— Та–ак! Сколько он в длину? Кайф! Двадцать один сантиметр. Еще два в запасе. Значит так, Микки: тебе не будет жалко еще примерно четырехсот долларов и бутылки шотландского виски для старого другана, чтоб распить ее вместе за твое величайшее открытие?

— Да я все отдам, что еще оставил на покупки, только бы увезти эту писанину домой! — не раздумывая, воскликнул Миша, помня, что осталось у него немного больше тысячи двухсот.