— Теплая в море вода? — прозвучал совсем рядом голос учителя.

Ахилл не вздрогнул: тот же Хирон все пять лет учил его всегда быть готовым к любой неожиданности.

Старик стоял в трех шагах, подойдя, как всегда, бесшумно и словно появившись ниоткуда.

— Теплая. Но я заходил только по колено. Ты сам говорил, что ночью купаться небезопасно.

— Да, — старик кивнул, — И особенно здесь. Я не раз видел акул почти у самого берега. А мне снова не спится. Я разжег огонь в очаге, разогрел мясо твоего кабана и решил пойти позвать тебя, чтобы ты разделил со мной поздний ужин.

— И ты знал, где меня искать! — тихо сказал мальчик.

— Я знаю, что ты часто спускаешься к морю.

Уже сидя в пещере, возле очага, медленно нарезая ножом ломтики сочного мяса на большой глиняной тарелке, Ахилл спросил:

— Мы никогда не говорили об этом, учитель… Но ведь ты не веришь, что моя мать — богиня Фетида? Ты… Ты вообще не веришь в богов, да?

Хирон ласково положил руку на плечо ученика, его пронзительные, чистые, как родниковая вода, глаза будто вошли в душу мальчика, видя в ней все. Наконец старик сказал:

— Будь по твоему. Ты вырос, наверное. И сердце мне подсказывает, что вскоре мы можем расстаться…

— Нет, учитель!

— Ты не то подумал. Я пока не собираюсь умирать. Только, боюсь, тебя заберут от меня… Значит, пора ответить и на этот вопрос, не то ты будешь думать, что я в чем–то тебе лгал. Видишь ли, Ахилл, в богов я верю. Только сумасшедший может не видеть очевидной и явной власти над миром и людьми неких незримых сил. Однако я не считаю богов, которых у нас принято чтить, великими и всемогущими.

— Как?! — вскинул голову мальчик, — Как же: боги — и не всемогущи?

— А ты сам подумай! — голубые глаза учителя были серьезны, хотя на губах появилась улыбка, — Я же рассказывал тебе все предания о них. И ты сам не раз замечал, что боги, все, вплоть до великого Зевса–громовержца, подвержены тем же порокам и слабостям, которым подвержены люди. И злобе, и зависти, и страху (хотя они бессмертны!), и подлости, и корысти… И в них все это проявляется едва ли не сильнее, чем в людях. Если правда хотя бы десятая часть того, что мы о них знаем, то по сути своей боги слабее людей, потому что наши пороки делают нас беззащитными прежде всего перед собою… Так скажи мне — могут ли существа, не владеющие собой, владеть и управлять миром и силами природы? Допустим, что могут. Но тогда на земле и в мире все было бы устроено нелепо, одно противоречило бы другому… Нет! Наблюдая этот мир, я вижу, что в нем, напротив, все идеально, все взаимосвязано, и все прекрасно. От любого, самого маленького цветка, до высочайшей горы. И при всем множестве созданий, наполняющих мир, нет ничего, ты понимаешь, совсем НИЧЕГО лишнего, чего–то, что не служило бы общей совершенной гармонии. Все, что есть, и все, что происходит — рождения, смерти, приход весны и наступление зимы, восход солнца и темнота ночи, — все осмыслено, все верно и точно. Только человек постоянно нарушает гармонию, но он делает это потому, что ТАК ХОЧЕТ, а все остальное, что есть вокруг нас, не имеет желаний, но живет по воле силы, создавшей мир. Так вот, подумай: возможно ли, чтобы существа несовершенные, такие, как мы с тобой, способные к стольким ошибкам, создали такой идеальный мир и так мудро и прекрасно им управляли?

— Н… не знаю… Нет, не возможно! — воскликнул мальчик.